В жизни Августа Миттенхайна нередко случалось так, что он был не в силах влиять на определенные события в хронологии своей жизни и это вынуждало его предпринимать действия, меняющие полярность вероятности в обратную от исходной сторону. Тем самым, реальность создавала изгиб тяжести, "прогибалась" под Ищейку, и впоследствии Август получал прекрасную для окружающих и совершенно тривиальную для себя возможность изменить события в сторону, лучшую для всего сообщества Существ.
Их жизни находятся в его ладонях, тяжестью измерением в сотни тонн давят на и без того каменные плечи, жалят в моменты неудач и провалов. Стоит любому простейшему механизму в огромном вечно бурлящем организме женевского Дома получить хотя бы незначительное механическое повреждение -  и система, которую полировал и оттачивал с особой тщательностью Институт Ищеек в последние полторы сотни ле, допустит промах, являющийся для нее фатальным. Даст в руки оппозиции Дома весомый аргумент в пользу ее ликвидации, расформирования, разорения ее ресурсов и спонсоров.
Закон об упредительной полиции готовился несколько лет, на него не обращали пристального внимания ровно дня, когда в городе стали массово гибнуть люди. Это стало первым и самым серьезным поводом для беспокойства. В обычно спокойном городе произошло экстраординарное событие, недопустимое для колыбели мирового правосудия, и в начале апреля этот вопрос подняли их архива. Следующие два месяца Август провел в постоянных разъездах - он по-прежнему занимал должность младшего секретаря в законодательном крыле Федерального собрания и с увеличением числа заседаний ему очень редко удавалось вырваться к себе домой. Первое число месяца он провел на работе, но ближе к ночи вернулся домой. Камертон предчувствия предупреждал об опасности, а Август привык доверять голосу внутреннего чутья.
Он отпер дверь, аккуратно закрыл ее за собой, чтобы случайно не разбудить Рейвена, на случай, если он уже лег, разгладил складки на рубашке, снял и повесил пиджак на крючок в коридоре, после чего осторожными шагами прошел на кухню и парой хлопков включил теплое освещение, не бьющее по глазам.
Первый факт, который его насторожил - расположение предметов кухонной утвари, полотенец и случайных предметов, оказавшихся в этой локации, оставалось ровно таким, каким Август его запомнил, до того, как отвозил Рейвена до института сегодня утром.
Чельберг вполне мог вернуться, приготовить себе пищу, принять ее, перемыть за собой всю посуду и в целом быть предельно аккуратным, ни к чему не притронувшись. Но если это соответствовало действительности - с Потомком что-то произошло.
Он мог не совершить приема пищи, но тогда это давало развитие двум основным веткам событий: либо Рейвен перекусил в городе и теперь отсыпается, либо он не вернулся из клуба, в который отправился после занятий (друзья?), либо он просто не голоден, что было наименее вероятным.
Август налил себе стакан воды из-под крана, залпом выпил, поставил его в раковину и на цыпочках прошел в комнату Рейвена. Его наличие в ней могло положительно сказаться на одном из трех вариантов развития событий.
Дернув за ручку двери, Август убедился в одном: Рейвен домой не возвращался. Закрыв за собой дверь, он прошел в свой кабинет, отпер его, сел в кресло и набрал его телефонный номер.
Ответа не было. Легко вздохнув, Миттенхайн положил телефон на стол и задумчиво крутанул его пальцем. Строго говоря, между ним и Рейвеном не существовало строгой договоренности предупреждать друг друга о месте своего нахождения, но во избежание повторения апрельских событий, Август сумел убедить Рейвена оставлять хотя бы краткое сообщение, извещая тем самым, либо время своего возвращения домой,либо название клуба и время предположительного возвращения домой, либо же сообщая другую информацию.
Август уже набирал номер человека из своего отдела, когда услышал звук открывающейся входной двери. Он тут же поднялся с кресла и, как был, быстрым шагом вышел к Рейвену.
И нахмурился, в который раз поддакивая плохому предчувствию своего камертона.
Чельберг прошел мимо Августа, не обратив на того ровным счетом никакого внимания, даже, кажется, не озаботившись снять с себя предметы одежды и обувь. Миттенхайн проводил его взглядом, но не сказал ни слова. Потом он повел в воздухе носом и понял, что его беспокоит не только моральное состояние Рейвена.
От Потомка ощутимо несло запахом могильной земли. Это вызывало в памяти Августа эпизод с Даниэлем: тогда Ищейка попросил ангела откопать и сфотографировать труп в могиле его младшего брата. Рейвен скрылся в ванной, Август последовал за ним. Остановившись возле двери, он легко постучал костяшками пальцев.
- Рейвен, это Август. Захочешь поговорить - приходи ко мне. - И, помолчав, добавил. - Я люблю тебя.

Рейвен хранил молчание, но Августа всю дорогу до его рабочего кабинета не покидало ощущение, что он о многом мог бы рассказать. Подобная реакция на предложение навестить хозяина дома позже и при наличии у Потомка на то необходимого для успешной коммуникации набора не обнадеживала, но и не предсказывала в будущем бури, обыкновенно сопровождавшей ссоры. Скорее, Рейвен попросту не был способен на адекватный, связный ответ.
Август переоделся в домашний костюм-двойку - легкая светлая ткань, брюки по щиколотку, рубашка с рукавом до локтя, сел в кресло и принялся разбирать документы, требовавшие его внимания. Они не имели первостепенной важности, поэтому можно было позволить себе совершать два действия сразу: уменьшать число листов, лежащих на столе ровной пачкой и размышлять о возможных причинах молчания Рейвена.
Причин к тому могло быть несколько. Возможно, Рейвен не мог производить акт коммуникации по причине личностного свойства: усталость - эмоциональная или физическая, как вариант - синтез обоих видов усталости; обида, вызванная поступком важного для Рейвена человека; гнев на самого себя (или на недавно совершенное дорогим для Потомка человеком). Но все вышеперечисленное не исключало потока слов, театральных жестов, прочего, что давало бы подсказку как действовать.
Возможно, он не услышал сказанных ему слов. Их скрадывал бы поток воды или звук слива, но ни первого, ни второго чуткий слух Августа не уловил.
Он еще не раз произнесет "я люблю тебя" и будет терпеливо дожидаться ответа.
Прошло полчаса, первая пачка документов - разрешение на установление слежки, запросы на допуск к архивным материалам разных лет, отправилась в толстую папку, перевязанную толстой бечевкой, и Миттенхайн вышел на кухню, решив сделать пятиминутный перерыв на чашку крепкого кофе. Внутренний камертон подсказывал, что Август при любом раскладе проведет эту ночь на ногах.
Проходя мимо ванной комнаты Август приложился ухом к двери, но услышал лишь шум воды. Заходить не стал - Рейвен придет к нему сам, когда сочтет нужным.
На кухне все еще горел теплый тусклый свет, позволяющий  различить скорее очертания предметов, чем их самих, но Август привык ориентироваться в полутьме. Он поставил турку с холодной водой на плиту, включил ее и отошел на шаг назад, сложив руки на груди, повернувшись лицом к окну и вглядываясь в ночное небо.
Закон о создании в городе упредительной полиции - нового органа исполнительной власти не вызывал у него одобрения. Август чувствовал, что законодатели в своем стремлении обезопасить граждан начинают перегибать палку, вызывая тем самым ожесточенное желание оппозиции растереть уже существующие законы в пыль, не подчиняться им. Это было чревато проблемами у человеческой полиции и у них, Ищеек Дома.
Тем временем вода в турке закипела. Август засыпал в нее две ложки кофе, выждал пару минут, дожидаясь большей крепости от напитка и вылил содержимое турки в чашку, бросив в нее кубик сахара и подлив взятой из холодильника колы. С кружкой в руке Август вернулся в кабинет, поставил ее на стол и продолжил разбирать и подписывать документы. Пил кофе мелкими глотками, успел выпить почти половину чашки, когда услышал шаги, а затем - Рейвена.
- Выглядишь так, будто с того света вернулся, - Август отставил кофе в сторону, посмотрев на Чельберга. - Хочешь поговорить? Не здесь.
Поднявшись с кресла Миттенхайн мягко положил ладони на тощие плечи и осторожно дошел с Рейвеном до его спальни, где уткнул полотенце на его бедрах и уложил в постель на бок, лег сам так, чтобы видеть лицо Рейвена.
Ему нужна обстановка, располагающая к отдыху, а не к серьезным разговорам. На них у него обыкновенно была аллергия, выражавшаяся в закатывании глаз и вялых ругательствах.
- Что ты хочешь рассказать, Рейвен? - спросил Август, поцеловав того в губы - совсем легко. - В любом случае, что бы я ни услышал - это не повлияет на мое к тебе отношение. Надеюсь только, что я смогу исправить то, в чем... Накосячил.

Чутье подсказывало Августу, что тема, на которую ступил нетвердым шагом Рейвен, является не самой легкой и тривиальной для него, и это было первым — совсем еще легким, заметным лишь наметанному глазу знаком: какую бы информацию не сообщил ему сейчас Потомок адской гончей, это — выход из личной зоны комфорта. Начиная от внешнего вида и заканчивая тембром голоса, интонацией, скупой мимикой и такими же жестами.
Чем дольше Август слушал, едва заметно кивал и поглаживал молодого человека по плечу и спине, пытаясь через тактильный контакт донести мысль о его благополучии и отсутствии в этом доме любых угроз, становилось очевидным, что ставшую уже привычной Августу прямолинейность необходимо на время приглушить из соображений тактичности. Включить модуль понимания и сочувствия, предпринять попытку услышать то, что на самом деле говорит Рейвен, отметая мишуру из театрального актерства, свойственного ему в ответственные моменты серьезных разговоров на межличностном поле. Механизм за несколько месяцев их тесного знакомства был отточен и легко приводился в действие, стоило лишь испытать потребность в его реализации на практике. И несмотря на не всегда удачные попытки проявить по отношению к персоне, имеющей первостепенную для него важность, Август не сдавался, вновь и вновь предпринимая попытки подключиться к той части мозга, что была ответственна за эмоции.
Миттенхайн предполагал, что Рейвен совершит признание, но конкретики не видел, не мог обрисовать четких границ темы, а, стало быть, и запустить процесс поиска весомых аргументов в пользу прощения. В самом деле, Рейвен не мог не понимать своей ценности не только в качестве административной единицы, но и как человека, важного Августу — и потому мог говорить и делать практически все, что было его душе угодно.
Август кивнул на первую реплику Чельберга, приблизился и поцеловал его в щеку, слегка приобнял за плечи и продолжал слушать.
Потому как Рейвен говорил интересные, в принципе, вещи.
Август слушал, смотрел на Потомка немигающим взглядом, улыбался уголком губ, а в его голове тем временем распределялась по полкам услышанная информация, сдобренная собственными замечаниями.
"Рейвен — наркодилер. Три года стажа. Проверенные клиенты. Надежные поставщики. Территория, которую он не может контролировать, но которая считает его своим фаворитом и потому закреплена за ним. Отсутствие конкурентов и "крыши". Опасность, масштаб которой он не в состоянии вообразить".
Миттенхайн предпочел ничего не отвечать на признание в незаконной деятельности. Рейвен оказался прав — куда легче было признаться в лоб, чем ждать удобного момента, которого, судя по дальнейшим заявлениям, могло бы и вовсе не представиться.
Подобравшись поближе, Август легко коснулся губами виска, отстранился и, смотря на Рейвена немного устало, но никак не враждебно, сказал:
— Видишь ли, Рейвен, любому, даже самому безграничному терпению, рано или поздно приходит конец. Одно дело — управлять огромной административной единицей, и совсем другое — пребывать вне рамок закона. Есть вещи, которые даже я однажды не смогу простить. Я понимаю твою потребность именно в избранном тобой роде деятельности, могу представить и просчитать ее приблизительные перспективы и прибыли, но в то же время я выступаю категорически против подобного способа заработка. Ты меня понимаешь?
Усталое сознание Чельберга должно было помнить эту позицию Августа. Он не отступал от нее ни на шаг вот уже то десятилетие с лишним, что работал на Дом и считал себя в своем праве. Порой, охраняя покой Существ, приходилось вставать на скользкий путь, но это были кратковременные, оправданные репутационные жертвы.
Другое дело — рисковать своей собственной жизнью. Жизнью, которая значила для Августа очень, очень многое. Но, вопреки прогнозам, гнева он не испытал. Август только крепче приобнял Рейвена, стремясь показать ему: он прощен за свою нелегальную работу. Ищейка на несколько секунд прижал его голову к своей груди и прижался губами к макушке.
—В первый день нашего знакомства я дал себе слово, что не буду, выражаясь простым языком, "лезть" в твою общественную жизнь. — Ответил Август, отстраняясь, но не разжимая объятий. —В отсутствии повода или весомой причины. К сожалению или к счастью, этот день настал. Имя, Рейвен. Мне нужно имя этого демона. Ты должен его знать.
В Женеве на протяжении веков существовала темная сторона, даже полиция не всегда могла поймать ее ударников за руку. Август счел за лучшее перезнакомиться с как можно большим числом мафиозных и мало-мальски серьезных преступных организованных групп еще на заре своего приезда в город, а потому уже к двадцати пяти годам знал если не всю, то многих из верхушки преступного мира. Имена, внешность, привычки, расовую принадлежность.
Демонов было около десятка, а таких, кто стал бы предъявлять права на лакомый кусок пирога в лице юркого молодого наркодилера совсем немного, двое или трое. И никто из них не пожелал бы оставаться анонимным, заключая сделку.
— Ох, Рейвен, — воздух шумно вышел из ноздрей, а сам Потомок вновь был обласкан.
"Судя по наличию на тебе комьев земли ты ее вырыл, — подумал Август, успокаивающе тепло целуя шею пострадавшего. — Тебя заставили. Внушение". — Он начинал злиться.
— Ты выжил. Это самое главное. Но, Рейвен... — Миттенхайн на мгновение прищурил правый глаз. — Кто тебя выкопал?

Предположение Рейвена было одобрено коротким кивком, словно тот сообщал не имя своего неудавшегося убийцы, а самый что ни на есть тривиальный факт из своей жизни: сколько раз за день принимал пищу, и что ел, в случае положительного исхода предыдущего положения, это могло быть в принципе что угодно, любое событие. Жерома Морэ Август и в самом деле знал и хорошо запомнил его лицо — с виду он ничем не выдавал в себе демона; ни мягкой улыбкой, обволакивающей каждого, кто с ним заговаривал в кокон очарования, ни тембром голоса и манерой речи, даря иллюзию безопасности. В Доме он заслужил репутацию искусного дипломата, имел связи в Институте Ищеек, причем одним из его близких друзей был не кто-нибудь, а сам Герберг Атлус — предыдущий Глава Ищеек женевского Дома.
— Страшный человек, — на мгновение он позволил себе закрыть глаза и прочувствовать тепло мимолетного поцелуя через ткань. Для длинного ответа Август набрал побольше воздуха в легкие: Рейвен должен был знать, с каким опасным Существом он вознамерился бороться. — Конечно, ты прочувствовал это на собственной шкуре, не мне говорить тебе об опасности. Но ты все равно послушай. Этот субъект способен проникнуть в самое сердце человека или Существа, которое намерен заполучить в свое владение. Его симпатии оборачиваются для объекта этого положительного для многих чувства либо серьезными увечьями, либо смертью. Мало кто выдерживает обходительную манеру, с которой этот демон ведет разговор. — Август старательно избегал произносить вслух имя Морэ. По неизвестной причине сама мысль "Жером Морэ" вызывала на языке легкий привкус гари, вот только Август никак не мог вспомнить, отчего именно это воспоминание связало имя опасного демона с его памятью.
Пальцы Рейвена приятно холодили кожу. Хотелось, чтобы это ощущение продлилось как можно дольше. Август приобнял Потомка за поясницу и притянул поближе к себе, желая таким образом окружить его ненавязчивой заботой. Параллельно с совершением действий на бытовом уровне, Август размышлял, чем грозит Рейвену его опасное намерение вести организованную борьбу с Морэ.
По всему выходило, что ничего хорошего Чельберг в результате не получит. При положительном исходе Морэ погибнет, а его преступная организация развалится, либо потеряет былое влияние, но в таком случае моральный климат Рейвена неизбежно будет стремиться к своей деструктивной стороне. Это был нежелательный исход, пожалуй, самый нежелательный из всех — Август за время работы в Доме повидал достаточно субъектов, совершающих месть и не сумевших справиться с последствиями своих поступков; он очень не хотел, чтобы Чельберг повторил их судьбу. Конечно, он "везучий" сверх всякой меры, но и этому рано или поздно придет конец.
Сейчас Рейвен оступился, ему требовались покой и время. Если это необходимо, Август предоставит пару дней.
— Хорошо, Рейвен, я не буду вмешиваться в ваше противостояние с Морэ как должностное лицо Дома. Это мое устное обязательство, действующее с настоящего момента и до тех пор, пока ваши отношения с этим Существом не прояснятся. Заметь, я не использую термин "до тех пор, пока не станет одного из вас". Подобной формулировкой обычно снабжал мой бывший начальник, предыдущий Главный Ищейка. Я же не стремлюсь повторить его путь. В мои намерения не входит, выражаясь фигурально, "ставить вам палки в колеса", но ты должен понимать, что и совсем в стороне я оставаться не могу. От меня, как от человека, который тебя любит и хочет помочь — что-нибудь требуется?
Он был готов ради Рейвена без преувеличения на все. Морэ сыграл по своим правилам, Август же был такой привилегии собственноручно лишен, но это не умаляло его желания броситься на амбразуры, закрывая собой того, кто стал для Ищейки не просто ценным представителем редкого вида. 
Ладони скользнули на бедра. В отличие от ладоней Рейвена ладони Августа были теплыми и сухими. В его намерения не входили интимные отношения, он всего лишь успокаивался сам и — по возможности — успокаивал лежавшего рядом Потомка.
— Киршнер. Алоис Киршнер, — не получилось сдержать скупую улыбку, которая означала на самом деле облегчение. — Я знал, что он будет полезен. Прими мои извинения, — ему показалось, что Рейвен недовольно нахмурился. — Я всего лишь имел в виду, что он тебя спас и за это я ему благодарен. Где это произошло? Ты помнишь это место?
Конечно, срываться и ехать на указанное место прямо сейчас не позволял сам Рейвен. У Августа хватило бы моральных и физических сил выехать на место преступления, но в таком случае Чельберг может решить, что с его мнением не считаются. Но если бы была возможность выехать через пару дней... вопрос был задан с расчетом на хорошую память пострадавшего, которого не смогла сломить могила, но Август в то же время допускал возможность искажения воспоминаний или и вовсе временной амнезии.
— Ты жив, — Август только сейчас начал осознавать, в каком миллиметре от пропасти остановился он сам и куда чуть не угодил его подопечный. Не смог сдержаться от короткого нежного поцелуя в губы. — В пределах двадцати минут, я полагаю, — ответил он не невысказанный вопрос, но следующая реплика заставила его слегка нахмуриться. —  Нет, ты не упоминал о клубе. Рейвен, это самый подозрительный момент во всей этой истории с Морэ. Его люди надежно хранят молчание и без нужды не разговаривают ни с кем: ни с потенциальными партнерами, ни с теми, кого Морэ вознамерился закопать в могилу живьем. Сомнителен тот факт, что один из его подчиненных "ударился в самоволку" — не выгодный это ход, слишком опасный. Ты сам, насколько я могу судить, Существо неконфликтное, внушения делать не станешь. Рейвен, — взгляд Августа стал серьезным и мрачным, ладони на ягодицах легли плотнее. — Рейвен, скажи мне, там был кто-то еще?

Готовность защищать Рейвена, используя для этого все доступные ресурсы и положив на алтарь любви к нему свою голову, прочие жизненно-важные органы и части тела, и то, что древние философы называли "душой", была безоговорочно твердой, а сам Август находился в состоянии повышенного внимания к реалиям окружающей действительности. Обстоятельства вынуждали его идти на это или же он сам ждал этого момента, чтобы доказать что-то важное себе и окружавшим его Ищейкам было сложно сказать.
Вызов от чернокрылого представителя Существ пришел практически из ниоткуда, точнее, его самого никто не ждал и потому он если и мелькал в отчетах, то исключительно как лицо незаинтересованное и где-нибудь в углу последней страницы. Миттенхайн-старший свел брови ближе к переносице. Его тревожил факт не гипотетической, а уже осуществленной диверсии во внутреннее информационное пространство Дома, в его архивы, закрытые для лиц многих уровней доступа. Морэ имел хорошие связи в Доме, Август сам только что озвучил этот ранее скрывавшийся под грифом "ненадобность" фрагмент сведений, которыми располагал лишь он один, а теперь к делу в принудительном порядке подключился и Рейвен. Морэ удалось не только войти в архивы Дома, но и выйти, как говорил Мортен, "с солидным кушем". Как только до него дойдет истина, заключающаяся в живом Чельберге, способном передвигаться на своих ногах и  при этом совершать коммуникативные акты с людьми, он начнет действовать.
Прикосновения губ Рейвена незначительно снимали с плеч Августа его собственную усталость и беспокойство относительно дальнейшей судьбы подопечного, в какой-то момент Ищейка даже испытал острую потребность в чем-то большем, но волевым усилием заставил себя лежать смирно. Выпустив воздух через ноздри, он огладил бедра Чельберга, приласкал его, не прерывая, дожидаясь интонационного конца реплики и только затем отвечая.
— Хорошо, Рейвен, оставим этот момент. Видимо, уровень испытываемого тобой стресса находился около критической отметки и поэтому базовый инстинкт самосохранения включился первым, задействовав все внутренние ресурсы мозга и отключив тем самым процессы, связанные с вниманием и здравыми рассуждениями. Опустим этот момент, — повторил он, прикрыв глаза и предприняв попытку ободрительно улыбнуться. Мышцы губ едва справились с заданием.
Август уже знал, как поступит, когда Рейвен, вымотанный переживаниями прошедшего дня, уснет в своей постели. Необходимо было совершить несколько звонков, и первым в списке вызываемых абонентов негласно значился именно Киршнер. Конечно, Миттенхайн-старший не собирался нарушать данного Рейвену слова, но он должен был опросить и свидетеля совершенного преступления, коим выступал Алоис.
Нападение на Ищейку Дома — вызов ее главе. Хотел того Морэ или нет, но закопав Рейвена он начал опасную игру против структуры, способной сокрушить даже такую мощную фигуру как этот демон.
Вздохи не остались незамеченными. Внутренний камертон предрекал, что в истории замешан не только опасный демон, но и один из давних знакомых с отвратительными манерами и дурной репутацией.
Камертон не солгал.
—  Тод, — Август выдохнул, получилось тяжелее, чем он намеревался. Если бы позволяли обстоятельства и положение его тела на кровати, он помотал бы головой и укоризненно прищелкнул языком. — Рейвен, необходимо было сообщить мне о разговоре с ним. Ты прекрасно осведомлен о психическом расстройстве моего младшего брата, к тому же, тебе не может быть неизвестна его репутация. Конкретно Тод и при жизни не отличался веселым нравом и способностью совершать коммуникативный акт с людьми, не испытывая при этом искренней ненависти к ним. А в настоящий момент он — пусть и чужими руками — едва тебя не убил. Впрочем, в его отношении твои намерения серьезны, поэтому препятствовать вашему дальнейшему общению я не буду.
Ладонь скользнула на внутреннюю сторону бедра. Август задержал дыхание — ему доставляло удовольствие просто чувствовать тепло тела Рейвена. Пробуждавшиеся инстинкты говорили продолжать, сделать еще шаг, пойти немного дальше. Но Август был неумолим — ему ничего не стоило сдержать себя, а Рейвен мог испытать новый стресс, что не пойдет ему на пользу.
— Есть? — Ладонь вернулась обратно на бедро, огладила его и была убрана, а сам Август, поцеловав Чельберга в лоб встал. — Я немедленно этим займусь. Какое блюдо наиболее приоритетно для тебя? Или я могу выбрать его в соответствии со своими вкусовыми предпочтениями?

Порой Августа удивляло, как всего лишь одним словом можно объяснить сразу многое, заключить в некотором, крайне ограниченным численном количестве букв то, что согласно привычному для большинства простых людей, ни сном ни духом не имеющих представление о существовании с ними в одном городе еще одной — носившей характер сверхъестественной — власти, — не могло ни в коем разе считаться объяснением.
Например, по отношению к обычному человеку с улицы невозможно даже предпринять попытку насильственного внушения. В очень редких случаях, происходивших по стечению случайных обстоятельств во время прохождения Августом производственной практики под личным наблюдением бывшего Главы Ищеек, речь необязательно всегда шла о противоправных действиях со стороны Существ. Принимать активное или пассивное участие в допросах могли в том числе и простые люди, находившиеся на тот момент в звании, позволявшем подобное действия.
Рейвену совсем необязательно знать, в какие рекордно-короткие сроки всегда укладывался Август и какими эмоционально опустошенными допрашиваемые покидали помещение.
Поэтому Миттенхайн мысленно отметил степень приоритета, который следовало с настоящего момента присудить младшему Миттенхайну. К сожалению, от прежнего — запуганного, всеми гонимого и имеющего склонность к бродяжничеству, имеющего столько страхов и навязчивых идей, что не родился еще такой человек, способный в силу своих профессиональных навыков разобрать, что из всего этого просто умелый спектакль с хватаниями за сердце, что происходило с Потомком грифона на самом деле, а что просто так, было приписано ему в "подарок" от тех, кому он успел насолить — так вот, от него мало что осталось. Степень приоритета присваивалась Августом всем Существам, с которыми он имел дело. Не имело значения, косвенно или лично участвовал он в их судьбе, факт оставался неоспоримым — на карандаш Главного Ищейки были взяты многие тысячи жизней и за каждого он нес ответственность: репутационную, долговую, личную.
Одним из первых за долгие годы отсутствия в графе "особо опасен" высший приоритет был присвоен именно Тоду. Об Адольфе Миттенхайн позаботился по-своему: он учел разрыв, произошедший в сознании младшего брата, поделивший его на три части, попеременно боровшиеся за сохранение контроля за собой — и не стал вносить это в его личное дело. Ради Адольфа Август сознательно пошел не должностное преступление. И не только ради него одного. Под измененным именем нового подопечного Координатора Северина Вернера под защиту автоматически попадали Тод и Мортен.
— Я тебя понял, — Август наклонился, легко поцеловал Рейвена в голое плечо и отправился на кухню. На выходе из комнаты он замер, обернулся и не смог сдержать улыбки, мелькнувшей в уголках рта: Чельберг твердо вознамерился идти следом. — Я совершу приготовление горячего второго блюда с обильным содержанием белков и углеводов, а так же способствующее скорейшему поднятию твоих моральных сил. — Август дошел до кухонного гарнитура, Рейвен же чуть отстал. Взявшись за ручку холодильника Миттенхайн имел возможность наблюдать как Чельберг "подвис", замерев в пространстве помещения и в течение нескольких секунд не совершая ни единого телодвижения в какую бы то ни было из возможных сторону. — И, возможно, физических тоже. В общем, я приготовлю что-нибудь мясное.
Поскольку зажечь свет успел, заходя, Рейвен, можно было не отвлекаться от приготовления пищи. Август открыл холодильник, беглым взглядом осмотрел полки.
— Похоже, возникла острая необходимость совершить поездку в место продажи яиц.
Он почувствовал легкую дрожь. Мурашки пробежали вдоль позвоночника, когда мягкие теплые губы Чельберга коснулись шеи. Август получил минутный сбой в трудоспособности: его глаза давно уже нашли необходимые для блюда ингредиенты, но он не мог сдвинуться с места, просто протянуть руку — все движения сковывало действие, совершенное Рейвеном. В районе чуть ниже груди чувствовалось жжение — сперва совсем робко, оно затем оформилось в некое подобие комка и медленно начало свой путь от подреберья к желудку.
Рейвена, судя по интонации, факт отсутствия достаточного количества яиц с холодильнике заботил мало. У него другое на уме: Морэ, случившаяся с ним смерть и последующий затем акт воскрешения, наконец, беспокойство за дальнейшую судьбу Августа.
За себя Миттенхайн был спокоен. Ему не впервой было, есть и будет рисковать головой за других, иногда вместо них. Однако, за этой мыслью неизбежно следовала другая: если Август будет рисковать собой так же самонадеянно как раньше, Рейвен будет этим не удовлетворен.
И с ним следовало считаться.
Чельберг пришел в движение и занял место в кресле-качалке. Август обернулся и неодобрительно цокнул языком: в самом деле, этот молодой человек неисправим; провести столько времени без единого предмета одежды на себе! Но еда не могла приготовиться сама, ей занялись руки Миттенхайна-старшего, а мозг в кооперации с камертоном размышлял, на какое время лучше всего назначить консультацию с Алоисом Киршнером. Август намерен был сдержать свое слово и не вмешиваться в отношения Морэ и Рейвена, но выяснить все обстоятельства дела — это было обязательным пунктом в негласном списке "восстановление экстренно обнаруженного душевного равновесия".
Мелко нарезанные овощи тушились около десяти минут, следующие двадцать они уже обжаривались, сбрызнутые оливковым маслом и щедро сдобренные порезанным на менер картофеля фри мясом. Аромат был приятным для обоняния. Кажется, один из напарников Августа в его международных поездках называл подобное "сделать так, чтобы человек глазами и ушами жрать захотел".
— О нашей с тобой формальной связи "Координатор-подопечный" осведомлены два чина в Доме, — ответил Август на поступивший информационный запрос. — Это Наставник и институт Координаторов. Последние, впрочем, официальных бумаг не получают, но информация доступна для них в пассивном режиме. При желании они могут к ней обратиться, послав соответствующий запрос в институт Ищеек. До того подопечный может распространяться о своем Координаторе, либо же сам Координатор может оповещать об этом коллег, однако на протяжении уже достаточно длительного периода времени практика свидетельствует, что Координаторам малоинтересна судьба каких-либо подопечных, кроме собственных. Все чаще запросы о состоянии дел того или иного Координатора были связаны со скандальными прецедентами, проще говоря, подобным образом обыкновенно обнаруживали шпионов.
Август одновременно с ответом поставил турку и теперь уже снимал ее с огня. Бросил две ложки какао, долил молока, перелил все это в кружку. Приготовленное блюдо он выложил в тарелку с высоким краем, чтобы исключить риск растраты еды в случае, если у Чельберга все еще дрожат руки.
— Так вот, отвечая на твой вопрос: я никому не говорил о нас с тобой как о... как о "вместе".
Подхватив тарелку, положив поверх еды вилку, и кружку, Август подошел к Рейвену, опустился на колени и ласково поцеловал его коленные чашечки. Выпрямив ноги Чельбергу, он положил на колени приготовленную еду и встал на ноги.
— В таком случае господину Морэ придется на себе узнать, что такое обратная связь, — Август не счел нужным нависать над пережившим стресс молодым человеком, просто чуть наклонился вперед, положил ладонь на лохматую шевелюру Потомка и легко пошевелил рукой. Август мягко отвел ладонь ото рта.
И — едва ли не в первые в жизни — по-настоящему тепло улыбнулся.

Август на слова Рейвена быстро моргнул и так же легко качнул головой из стороны в сторону. Ему казалась странной модель, по которой мыслил в настоящий момент его подопечный и самый близкий человек из всех, которые когда-либо в принципе могли существовать. Чельберг брал частность, анализировал всевозможные пути решения проблемы и раскручивал ситуацию так, как было удобно ему. Казалось, он совершенно забывал о существовании множества переменных, случайностей, непредвиденных обстоятельств. Гипотетически, это могло оказаться ошибочным первым впечатлением, если бы Август не знал, что даже оказавшись в стрессовой ситуации и пережив клиническую смерть, Рейвен был способен на адекватный и трезвый расчет.
Уравнение может оказаться достаточно сложным, если в принципе имеющим решение при наличии в нем всего двух переменных.
Август сел на предоставленное ему место, наклонился вперед корпусом и свободной ладонью оглаживая коленную чашечку Чельберга. Аппетитный запах свежеприготовленной пищи бил практически прямо в ноздри, он чувствовался обонятельным рецептором, но не возбуждал ни кору головного мозга, ни желудок, что должен был начать вырабатывать желудочный сок.
У Миттенхайна-старшего пропал аппетит.
Плохой признак. Рейвену об этом так же знать совсем необязательно. Подкидывать лишние поводы для создания в будущем новых стрессовых ситуаций, и на этот раз связанных с ним, в планы Августа не входило.
— Постарайся мыслить шире, Рейвен, — голос звучал как всегда невозмутимо, но потомственное чутье не могло оставить незамеченным внутреннее напряжение, ощущавшееся в энергетике. Оно было сходно с моделью образного мышления, в которой постепенно сжимается пружина. — Я постараюсь говорить на твоем языке, для ускорения обмена вербальной информацией и улучшения показателей коммуникативности. Морэ вышел на тебя, используя связи Дома. В таких делах осведомленность по приоритету делит первое место со скоростью оперативной работы. Иными словами, Тод остался цел и невредим ровно по той же причине: не имея связей в высших инстанциях Дома попросту неоткуда взять о нем какую бы то ни было информацию. По твоим данным же сделали запрос и ответ был получен именно от института Координаторов.
"Поэтому не следует игнорировать очевидные факты, продемонстрированные задним числом и через инверсированный канал поступления жидкостей в организм", — мысленно закончил Август. На языке Рейвена эта фраза звучала бы так: "черт возьми, Рейвен, не будь Адольфом, слушай ушами" или так: "Рейвен, не игнорируй очевидное".
Чельберг с аппетитом поглощал приготовленное на скорую руку блюдо, чем вызвал удовлетворение его состоянием на данный момент времени. Уже одно то, что он был на это способен, было целым событием.
Несколько ближайших дней в работе его организма не должно наблюдаться никаких отклонений от нормы. Тело будет постепенно отходить от стресса, включатся естественные моторные реакции. С психической стороной вопроса было гораздо сложнее. Инстинкт самосохранения является базовым у всех — Существа и люди не могут его игнорировать, оказавшись на грани жизни и смерти. Страх на всех действует одинаково — в общих чертах, тогда как частная практика наглядно демонстрирует чудеса разнообразия.
Рейвен мог уже на утро полностью отойти от стресса, позавтракать и чуть свет отправляться на "битву" с Морэ.
Рейвен мог провести несколько ближайших дней дома, что позволило бы ему выиграть время и как следует обдумать план дальнейших действий.
Рейвен никогда не оправится от ощущения земли под одеждой.
— В таком случае вся моя деятельность по защите Существ не имеет смысла, — улыбка истаяла с губ так же быстро, как Рейвен совершил прием пищи. — Сейчас не самое лучшее время задавать риторические вопросы, но все же задам один: где бы я был, оказавшись Потомком? Да, я не имею возможности внушать ложные воспоминания, летать и отличать демона от ангела. Но за долгие годы я почти успел примириться с мыслью, что и в моем положении есть плюсы.
Понять бы их, отыскать, оформить в слова. До приема в Дом Августу был известен всего лишь один — шаткий, хрупкий: если Дом падет под натиском религиозных фанатиков, мора, любого другого катаклизма, его с большой вероятностью не тронет. После перевода в институт Ищеек что-то ощутимо изменилось — но ни Август, ни его окружение, ни даже его враги не заметили разницы между "до" и "после".
На самом деле вся риторика вопроса сводилась к одному: Август как бы говорил Рейвену "я не беспомощный, если я человек". Но тот и без этого похоже все прекрасно понимал.
— В том числе по этой причине мы с Адольфом, например, и не общаемся, — с невеселой усмешкой ответил Миттенхайн, ласково гладя костяшки пальцев Рейвена. — Еще ни у кого не получилось через него манипулировать мной. Я понимаю твои опасения, Рейвен. Со своей стороны сделаю все от меня зависящее. Будь спокоен.
Август набрал воздуха в грудь, сомкнул веки, не прекращая легких ласк. В этой красивой композиции с Морэ было несколько изъянов и Чельберг должен иметь их в виду.
—  Однако, в самую первую очередь  тебе необходимо встретиться с Тодом и втолковать ему мысль, что мстить за тебя нет никакой  необходимости. В том, что он отправится перемывать кости Морэ, как только узнает о твоем исчезновении и экскурсии в пригородные лесные хозяйства я не сомневаюсь: это следует из анализа его поведенческих черт. Шансы разобраться с врагом минимальные, по-хорошему вообще не стоит за это дело браться, но Рэнсон не думает о последствиях.
Был и второй недостаток, куда более ощутимый. Август привстал, приподнял Рейвена из кресла за руки, стащил лежавший все это время на сидении плед, сел в кресло сам, усадил себе на колени Чельберга и укрыл его ноги. Ладони Потомка легли в ладони Миттенхайна.
— Думаешь, он по достоинству оценит твое возвращение в мир живых? Его умственные способности позволяют ему сделать тот же вывод, что и мне: без помощи третьих лиц тебе было не выбраться. Стало быть, он будет активно копать под твое окружение. Это дело нескольких дней.
Август аккуратно положил подбородок на правое плечо Чельберга. Иногда он поворачивал голову и целовал местечко за ухом, шею.
— Могу, — последовал простой ответ. — Но ты сам того не желая даешь Морэ козырь в руки. Не следует менять линию поведения, это выглядит еще более подозрительным, чем твое исчезновение из могилы.