Утро началось с телефонного звонка.
Ничего необычного, Август привык просыпаться под призывные звуки четкой быстрой мелодии одной из песен Celldweller. Как ни странно, именно сочный бит пробуждал в тщедушном человеческом мозгу желание жить и трудиться, а следом уже подтягивалось тело. Будильников он практически никогда не ставил, не было нужды — работа звонила ему сама, приходила в его дом сама, в общем, занимала довольно большое место в его жизни, разве что не кормила с ложки.
— Говорите, — заспанный голос первые несколько секунд, потом — уверенный сиплый бас, лишенный каких-либо эмоций. — Да, это Миттенхайн.
Рабочие вопросы. Звонил один из корреспондентов, едва ли не самый ответственный и опытный. Хорошо поставленный голос мальчика из обеспеченной семьи запрашивал разрешение на публикацию материала по самоубийствам среди членов редакции. Миттенхайн вздрогнул и, окончательно проснувшись, поднялся с постели, отбросив резким движением шелковое одеяло с вышитым на нем рисунком журавлей в японском стиле. Для верности отхлебнул эспрессо, оставленный со вчерашнего вечера на прикроватной тумбочке . В горле приятно запершило, на языке осталось приятное послевкусие. Миттенхайн набросил халат на голое тело, быстрым шагом проследовал на кухню. Привычным жестом включил кондиционер, вывел на двенадцатидюймовый монитор, расположенный напротив кресла-качалки новостную ленту твиттера и только после того, как обзавелся кружкой с кофе в правой руке и компьютерной мышкой — в другой, ответил согласием.
Абонент отключился — статья должна быть опубликована до обеденного перерыва, чтобы быть самой свежей.
Миттенхайн упал в кресло и позволил себе еще немного подремать. Полчаса спустя он вздрогнул и посмотрел на левый нижний угол монитора — там отображалось время.
Час дня, а в апартаментах Августа царили тишина и покой.
Помнится, его сосед уже в восьмом часу утра включал музыку на полную громкость и тем самым будил младшего секретаря, чтобы тот собирался на работу.
Последние два года так и было, но сегодня сосед почему-то предпочел то ли подольше поспать, то ли еще не вернулся из ночного клуба. Август нахмурился, отпил из кружки. Его начинали терзать смутные подозрения. Горло тут же обожгло, но Миттенхайн привык к подобным ощущениям. Физический дискомфорт — ничто, по сравнению с сомнениями, которые начинали точить его грудь словно черви. Миттенхайн встал и проинспектировал холодильник на предмет того, сколько продуктов оттуда исчезло. Нет, за последние шесть часов ничего не пропало. И это несмотря на привычку соседа посреди ночи лакомиться мороженым и колой, которые лежали в морозилке.
Миттенхайн задумчиво почесал переносицу. Сегодня четверг. Гейне до пятницы просыпался в семь-восемь утра, будил звуками музыки Августа, затем носился по комнатам как угорелый до половины второго дня, затем возвращался к себе в комнату и благополучно вырубался часов до шести вечера.
Сегодня почему-то не случилось.
Август досконально знал распорядок дня своего соседа, равно как и ведал законы его постоянства. Небо могло обрушиться на землю, каналы могли до верху заполниться водой и затопить Женеву и его дом в том числе, но никогда не было такого, чтобы в час дня в доме Августа Миттенхайна было тихо.
Он встал с кресла, осторожно поставил кружку на стол и прошел до комнаты соседа. Дважды вежливо постучал. 
— Гейне, это Август. У тебя все хорошо?
Ответа не последовало. За дверью было тихо.
И только спустя минуту или две до Миттенхайна вдруг дошло, что он слышит какой-то неразборчивый звук. Чей-то голос. Тихую, спокойную мелодию и слова:
"...на небесах вас ждет семья. Она куда лучше, чем здесь.
Поверь, в то, что скажу тебе я. У меня доказательства есть".
Четырнадцать строк, дважды повторяющийся припев. До боли знакомый голос солиста. Где-то Август его уже слышал...
Беспокойство за судьбу Гейне усилилось. Август собрался было выбить дверь силой, но взявшись за дверную ручку понял, что дверь незаперта.
То, что он увидел, впервые в жизни заставило Миттенхайна громко закричать.
Гейне Шрёдер, юноша шестнадцати лет, висел под потолком. Он повесился на кожаном ремне, который подарил ему Август.
Миттенхайн дал молодому человеку родом из трущоб все: работу, содержание, свое общество. Шрёдер никогда и ни в чем не знал нужды. Так почему он предпочел уйти из жизни?
Август, оправившись от первого шока, зашел в комнату, стараясь при этом ничего не касаться. Если это было убийство, полиции потребуется каждая деталь, каждый угол этой комнаты. Любая мелочь, способная дать намек на ответ.
Шестнадцать на семь с половиной метров. Темная отделка стен, ковролин на полу, плакаты музыкальных групп, приклеенные двусторонним скотчем к потолку.
Kasabian, the Horrors и Bring me the horizon.
Но в комнате звучала другая песня.

Миттенхайн завел автомобиль и рванул с места, наплевав на установленные в черте города ограничения по скорости. На переднем пассажирском сидении с ним ехала фотография Гейне — альбинос, юноша с большими глазами и сломанным в драке носом. Лицо покрыто веснушками. Рядом — листовка с воззванием против Дома.
На автоответчик его ассистента было отправлено сообщение следующего содержания: "Я решаю внезапно возникшие дела. Они важнее, чем могло показаться на первый взгляд. Я обеспокоен. Сегодня и в ближайшие два дня не беспокойте меня ни по каким вопросам. Я занят."
Сейчас Август Миттенхайн меньше всего хотел оставаться один. Он ехал в "Терновник" — место злачное, шумное, там можно затеряться, забыться. Его владелец — бывший сотрудник Дома. Это Миттенхайн выяснил окольными путями, а не через свою аллергию как обычно.
Дом. Всего три буквы, а действуют не хуже дорогостоящего анестетика или бутылки виски, урожая 1945 года.

Август сел за барную стойку и попросил бутылку Mallacan 1939 года. Она стоила целое состояние, но у младшего секретаря водились деньги. Миттенхайн подпер щеку кулаком, затем поменял положение руки и уже ладонью потирал лоб, на котором то и дело появлялись складки. Он пододвинул к бармену листовку с текстом, написанным явно в спешке и явно человеком, не владеющим собой в должной мере. Черные буквы на светлом фоне обычной офисной бумаги. Миттенхайн взял в руки бутылку, кивком поблагодарил за нее и щедро отлил в подставленный граненый стакан.
— Дело дрянь, Франц. Похоже, на нас начали наступление.

Отредактировано Август Миттенхайн (10.06.2014 18:48:44)

Перед тем, как начать свой рассказ, Август трижды наливал, а затем опустошал свой стакан с дорогим виски. Первый раз был самым нервным. Виски нужно было выпить залпом, не раскачиваясь, чтобы прочувствовать как алкоголь бьет в голову и снимает напряжение с рук. Второй — двумя глотками, спустя минуту после первого. Свой третий стакан Август допивал, держа стакан в правой руке, а левой уже расстегивая пару верхних пуговиц своей светлой рубашки с едва заметным геометрическим принтом. Он коротко и сдержанно кивнул на приветствие Штейнберга.
Август облокотился на стойку, лениво изучая грани стакана.
— Я согласен с тем, что содержание основной массы листовок — бред собачий. Ни один человек не заинтересуется ими, я уже не говорю о Существах. Но, знаешь, — Миттенхайн бросил короткий взгляд на бумагу. — Этот листок — отдельная история.
Почему Август вдруг решил, что именно этот мятый кусок бумаги особенный? Он не мог объяснить этого сам себе, у него не получалось облечь интуитивное предчувствие в словесную форму.
Обычный человек на месте Августа промучался бы в сомнениях сутки или двое, и думать бы забыл об этом деле, выбросил бы его из головы. Существо с менее стойкой психикой наверняка бросилось бы в паранойю.
Франц, кроме всего прочего, был хорош тем, что с ним можно было поговорить о чем угодно, в том числе и о предчувствиях, благо ангел хорошо умел понимать настроения своих сородичей. Это выяснилось путем долгого и муторного опроса всех Существ, которые работали в Доме и посещали "Терновник".
Если Франц может понимать одних Существ, значит, сможет понять и более простой вид, то есть человека. Ангелы — самые лучшие эмпаты.
— Между прочим, зря смеешься. — Франц не смеялся, а протирал стаканы, отдавал распоряжения персоналу и вообще выглядел серьезным представительным мужчиной, но Августа было сложно обмануть. — Я внимательно изучил содержание и форму подачи листовок и пришел к выводу, что партий было как минимум три.
Он попросил чистый листок бумаги, положил его на стол и начал чертить схемы. Закончив, достал три экземпляра тех самых листовок, родные братья которых покоились в мусорном ведре бара. Стакан с виски и полупустая бутылка стояли по правую руку, сумка, в которой он таскал рабочие документы и пару личных вещей — по левую. Листки заняли место прямо перед Августом, по расположению своему напоминая скорее пасьянс.
— Смотри, первый листок. — Миттенхайн пододвинул его чуть ближе к Францу. Ангел не находил в листке ничего странного. Миттенхайн вперился в бумагу взглядом. — Видишь? Бумага совсем свежая, чистая, в том смысле, что дорогая и сделана не из опилок. Рифленая. Буквы четкие, жирные, текст отпечатан на печатной машинке. Я собрал столько экземпляров, сколько мог, их получилось около сорока-шестидесяти штук, возможно их было сто, но не больше. Возникает ощущение, будто распространявший листовки человек просто бесится с жиру. Но потом ко мне в руки попал второй.
Второй листок был более потрепанным, чем первый, ненамного уступал первому в размере. Буквы были также отпечатаны на машинке, но внизу листка были приписки, смысл которых было сложно разобрать. Вторую партию явно делали впопыхах и текст заранее не придумывали. Август обратил на это внимание Штейнберга.
— Скажи, ты встречал подобный почерк где-либо? Может, когда работал в Доме?..
Дожидаясь ответа, Август снова выпил. На этот раз он едва наполнил стакан. Его лицо раскраснелось. Для соблюдения теплового баланса тела пришлось расстегнуть еще пуговицу.
— А третья партия была сделала полностью вручную. Видишь? — Узловатый палец Августа три раза потыкал в неровные буквы. — Почерк тот же самый, что и на второй листовке. Пока это лишь предположение, я не успел собрать еще экземпляров из последней партии... но их будет меньше, чем в первой.
Август двумя пальцами подцепил листок, который показал Францу в первые же мгновения своего появления здесь. Пальцы чуть подрагивали, в глазах читалась боль утраты.
— А этого красавца я нашел рядом с трупом своего жильца. Молодой человек по имени Гейне Шрёдер, он был недавно инициирован и направлен в Дом, а я был приставлен к нему наблюдателем. Это произошло...
Миттенхайн набрал побольше воздуха в грудь. Говорить вдруг стало тяжело, словно слова давили его своим весом. Собравшись с силами, Август посмотрел на Франца.
— Это произошло сорок минут назад. Он повесился в своей комнате. Рядом с его телом я обнаружил это, — секретарь потряс в воздухе листком и едва удержался от того, чтобы не выбросить его к чертям собачьим или в урну. — Смотри. В самом конце есть приписка. Я не просто так сказал, что на нас начато наступление.
Текст листовки был написан курсивом с уклоном вправо. А внизу и правда была надпись, правда печатными буквами:
"Я вернулся. УГАДАЙ, КТО."

— Мертвые действительно не восстают из могил, — покладисто согласился Август. — Но у них могут быть последователи, которые имеют неприятную привычку возрождать деятельности усопших. Дурной пример, как тебе хорошо известно, бывает заразителен. — Миттенхайн на секунду прикрыл глаза. Алкоголь с новой порцией проглоченной слюны горячей волной обжег горло. — Знаешь, раньше я мог бы подумать, что эти листовки — привет из две тысячи десятого года, но какая-то деталь заставляет меня думать иначе.
Август еще раз всмотрелся в косой почерк последнего листка пока Франца отвлекли по рабочему вопросу. Он давно привык в разговорах с ним ставить точку на середине предложения, расставлять акценты в правильных местах, чтобы сперва шла рабочая информация, а уже потом — более личная, где можно было добавить немного алкоголя в кровь и воды в речь. Таким образом, он старался соблюсти баланс между непринужденным общением в приятной компании и работой.
События последних дней заставили его серьезно задуматься о соответствии тому, что он слышал и видел сам от реальности, которую поставляли медиа. Будучи сам медийным лицом, посвященным в тайну Существ, он постоянно следил за лентами информ-агентств, других издательских домов, газет и прочих электронных носителей, и с прискорбием замечал, что о самоубийствах сообщается гораздо меньше, чем  они происходили в действительности. Миттенхайн чувствовал, что дело тут вовсе не в страхе за репутацию или боязнь подорвать  общественное спокойствие. Дело было в элементарном попустительстве, которое могло выйти боком как обычным людям, так и Дому.
Впрочем, пока делами Дома занят Август, можно не беспокоиться. Вместе с Францем ему вполне по зубам разгадать тайну неизвестного убийцы.
— Видели? — Жадно переспросил Миттенхайн. Он даже привстал со стула, шумно набрав ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, но тут же опустился обратно, осознав, что чуть не допустил неуместное проявление эмоций на людях. Чтобы скрыть внутреннее волнение Август снова принялся крутить в руках стакан. — Неделю назад, говорите? Застрелился? Благодарю за информацию, она пришлась очень кстати. Если вы не возражаете, я найду вас позже, чтобы прояснить некоторые детали, если я сам не найду на них ответа.
Джеймс ушел, оставив после себя приятно пахнущий аромат бюджетного мужского парфюма. Миттенхайн чихнул в ладонь. Сам он предпочитал ничем не выделяться — ни в толпе, ни будучи один — но иногда ловил себя на мысли, что запахи других людей могут сказать о них ничуть не меньше, чем слова или жесты.
— Благодарю за сочувствие, Франц, — Миттенхайн слабо кивнул, пытаясь зацепить из глубин памяти еще свежие воспоминания, приобретая при этом сходство с рыбаком, тащившим тяжелый улов в сетях. Думать о погибшем Шрёдере было тяжело, а еще тяжелее было понимать, что ты за ним не уследил. Обеспечил материальными благами, подарил возможность не думать о том, как зарабатывать на хлеб насущный, а вот вниманием обделил. — Ему не было и двадцати. Чувство вины гложет меня все то время, пока я говорю с тобой. Да что уж там, как только я увидел его труп, мне показалось, будто я умер вместе с ним.
Когда на твоих глазах умирает друг — это дерьмо. Когда он имеет при себе странную агитку из последней партии — это самое дерьмо из дерьма.
Миттенхайн налил еще себе еще виски, понимая, что еще два стакана — и его вырвет прямо здесь. Секретарь федерального собрания Швейцарии мог пить не просыхая неделями, однажды он даже перепил знакомого коллегу и, тем самым, получил себе часть его работы и последующий отпуск, увеличенный за счет такого маневра на неделю, но сейчас вступало в свои права внутричерепное давление.
Позапрошлый жилец Августа совершенно не умел пить, но глушил алкоголь первые две недели после заезда, заставив Миттенхайна основательно потратиться.
Гейне не пил принципиально, и уже никогда не сможет попробовать чудный виски, хранившийся у Миттенхайна в кабинете.
Он еще раз внимательно посмотрел на три  листка, совершенно разных по характеру исполнения, немного помолчал, а затем резким движением смахнул первые два из них на пол. Сейчас они перестали быть важной деталью в расследовании целой серии загадочных самоубийств.
—  Я думаю, ты прав в своих предположениях насчет целевой группы, равно как и во всем остальном, однако, знаешь, что странно? Я попробовал раскидать по датам появление листовок в городе. Получилась очень интересная картинка.
Снова чистый листок, снова схемы. Август нарисовал три колонки — по числу партий — и под каждой написал числа.
— Смотри, первая партия появилась несколько недель назад. Предположительно, в начале марта-конце января, но точнее установить дату сложно — машинка, на которой напечатан текст, имеется только в двух экземплярах и оба находятся в частном музее в пригороде Берна. Я опросил владельцев — днем к машинке никто не подходил, ночная смена, состоящая из двух охранников, молчит в тряпочку. Никто ничего не знает. Если мы найдем третий экземпляр — тогда прояснится мотив.
Под второй колонкой нарисовалась более точная дата.
— А это уже интересней. Вторая партия впервые появилась после пятнадцатого марта. Я говорю об этом с такой твердой уверенностью потому что листовки нашли после утренней летучки в моей редакции. Оцени масштаб наглости листовочника. Он среди бела дня проникает в многолюдное помещение, подбрасывает двум молодым людям агитационные воззвания, затем бесследно исчезает, оставив после себя два трупа.
Август задрал голову, с силой принялся массировать виски. Он слишком много выпил или чересчур взволнован из-за того, что знает и о чем услышал только что?
Третья колонка оставалась пустой, пока Август не написал: "14.03.13. Вариант?". Франц все правильно понял, сумел разложить по полочкам и предполагаемые мотивы, и примерный ход мыслей преступника. 
— Финал. До сегодняшнего дня у меня не было отправной точки, с которой можно было бы отсчитывать появление третьей партии, но благодаря словам твоего друга, есть первая предположительная дата. Это вызывает ряд вопросов. Первый: если допустить, что мы не ошиблись с датами, то почему преступник так торопится? И трех месяцев не прошло, а он уже раскидывает агитки и подстрекает людей к самоубийству.
В том, что листовочник и самоубийства связаны Август не сомневался. Миттенхайн посмотрел на Франца, во взгляде читался едва различимый укор.
— Я правда благодарен тебе за помощь с моим внутренним ураганом эмоций, но пожалуйста, когда в следующий раз решишь успокоить меня — убери с глаз долой любой алкоголь и не давай пить успокоительные.

— Равно как и все мы. — Почти филосовски заметил Август. — Никто из нас не застрахован от ошибок.
Поймать преступника, отчего-то возжелавшего вершить людские судьбы и через кровавую дорожку смертей косвенно влиять на положение Дома в обществе посвященных в тайну — это еще полбеды. Для того чтобы проверить каждого подозрительного человека в Женеве могут потребоваться годы напряженной работы целого аналитического отдела с огромным опытом работы, а десяти Миттенхайнов и кучи свободного времени нет ни у Дома, ни у городской полиции.
Август считал, что всем сейчас жилось лучше, если бы каждый проявлял чуть больше гражданской сознательности. Существам следовало быть более ответственными к тем, кто их окружает. Не просто хранить свои секреты в тайне, не светиться перед гражданскими лицами и заниматься своей профессиональной (или уж какая у кого есть, нельзя не учитывать несовершеннолетних) деятельностью, а посвятить хотя бы часть свободного времени патрулированию улиц и негласному наблюдению за подозрительными субъектами.
Его самодеятельностью были бы недовольны, но тогда на совести Августа, может быть, было бы трупом меньше.
Миттенхайн был готов занять пустующую нишу защитника всех Существ. У него были способности, интуиция, природное чутье на людей и какое-то безумное упорство в желании докопаться до первопричин того, чего он не понимал. Но даже у металла есть усталость и когда происходят такие события, даже ему тяжело держать себя в руках, не сорваться в бездну отчаяния и не лишиться возможности соображать здраво в момент, когда эту возможность нужно было сохранить.
— Пятнадцать лет назад в Лондоне? — Переспросил Август с сомнением в голосе. Ничто  в его лице не изменилось. Нет, не то, ложный след. Интуиция молчала. — Странно, что в эпоху цифровых технологий коэффициент раскрытых преступлений существенно упал. Я подниму свои связи в полиции, но и ты звони им, если что. Скажешь, что ты от Ройха, они поймут.
Миттенхайн вытащил из кармана визитку с логотипом издательства — белые буквы на темном фоне. В центре — имя, фамилия и должность, а в правом нижнем углу был указан номер телефона. Маркером он надписал над ним добавочный номер знакомого офицера полиции, под ним — служебный номер телефона доверия. 
Август вздохнул и на этот раз тяжко.
Он не отчаялся, но был к тому преступно близок.
— Франц, он был не просто человеком. Он был инициированным демоном, которого я... — Миттенхайн отвел взгляд и часто заморгал, подавляя желание швырнуть стаканом в стену. Стакан предательски задрожал в руке. Жгучий стыд мешал договорить предложение до конца, но тут и без слов все было ясно.
Служебное нарушение. Глупость, непрофессионализм, кошмар. Август укрывал у себя демона, не сдал его Дому когда закрывал дело "Детей".
Точные вопросы Франца спасли ищейку Дома от долгих переживаний. Отложенная было ручка вновь чертила схемы. Взгляд Августа снова стал сосредоточенным и сухим. Ничто в нем не выдавало человека, готового минуту назад все здесь разнести.
— Видишь ли, Гейне был напрямую связан с "Детьми без Дома". Над этим делом я работал три года назад. После смерти одного из глав организации он решил взять управление ею на себя, но что-то ему помешало. Или кто-то. — Август добавил шепотом, чтобы слышал только Франц. — Он чуть не убил Шрёдера. И тогда он нашел меня. А теперь эти молодые ребята гибнут один за другим. Почти половина из них  либо имела отношение к... сам знаешь, чему, либо была знакома через вторых-третьих лиц. В группе риска находится довольно узкая социальная прослойка, а потому мы сможем существенно ускорить эту часть расследования.
Франц тем временем производил манипуляции с его энергетикой. На несколько секунд взгляд человека стал рассеянным, пустым. Тревожное чувство отступило, на душе стало как-то спокойнее, но алкоголь все еще гулял в его крови. Впрочем,  холодные пальцы ангела вскоре сняли и этот эффект. Миттенхайн взглянул на Штейнберга — можно ли ему доверять? — и взглядом постарался донести до бизнесмена мысль, что он все расскажет где-нибудь в более приватной обстановке.
— Прости, но  я не могу разглашать информацию о расследовании в общественном месте. Нет нужды объяснять тебе, что это всего-навсего служебные инструкции без исполнения которых Дом превратился бы в помойку.
Особенно когда ты переписал едва ли не половину из них, ту самую, которая не к Существам относится. Сам себя загнал в жесткие рамки.
Поблагодарив за заботу слабым кивком головы, Миттенхайн отвернулся и цепким взглядом просканировал присутствующих неподалеку людей. На первый взгляд, все было спокойно. Какой-то юноша заказывал вторую бутылку яблочного сидра, компания из трех молодых людей и девушки праздновала успешную сдачу экзамена по вождению. Управляющий болтал с кем-то из своих старых знакомых, а на сцену поднимались члены группы "Black Triangle".
Чисто. Можно выдать пару крупиц служебной информации.
— Но кое-что все же я сказать могу. Расследование ведется около четырех месяцев — официально, по бумагам. Но в активную фазу оно вошло в первых числах марта.
Бросив короткий неприязненный взгляд на бутылку, Миттенхайн с задумчивым видом кивнул каким-то своим мыслям, существенно понизил голос. 
— Ему не просто сели на хвост, Франц. Судя по спешке, с которой происходят самоубийства в последний месяц — его преследуют. Мы хотим его крови, он защищается. — Миттенхайн пожевал губу. — Целью его диверсий является отнюдь не мирное население Женевы. Ему нет никакого дела до личностей погибших подростков, ни один из них не представляет для общества ни ценности, ни существенной опасности.
Судмедэксперты заметят на правой руке Гейне точно такие же шрамы, с которыми щеголяет Август. Он вздрогнул, услышав шепот и запоздало понимая, что на ладонь не среагировал.
Миттенхайн слез со стула и пьяно качнулся, судорожно схватился ладонью за край барной стойки. Он едва не упал. Только Франц и спас его от падения. Август  удивленно присвистнул, посмотрел на ангела и кивнул.
— Странно, а мне казалось, что твои манипуляции с энергетикой сняли алкоголь... видимо, протрезвела только голова. Да, Франц, я буду премного благодарен если ты отвезешь меня домой. Там я расскажу тебе все, что знаю.
Полиция уже забрала тело, поэтому от Гейне там могли остаться только его вещи и трупный запах, но он легко выводится проветриванием. Миттенхайн, покачиваясь, вышел из бара вперед Штейнберга, снял сигнализацию с машины и сел на пассажирское сидение.

Франц в самом деле попал в расставленную для него сеть, только теперь сеть потеряла смысл и висела клоками, а ветер трепал ее обрывки. Август не рассчитывал так надираться, но смерть Гейне что-то задела в нем, заставляла неуютно себя чувствовать, сводить плечи и чаще закрывать глаза, избегая света, отраженного в десятках мелькающих мимо окон. Пристегнулся он сразу же как только Франц сел в машину. С первого раза вставил в паз ремень безопасности и откинулся на жесткую кожаную спинку.
— Ты ошибаешься, говоря, что организация всплывает снова, — задумчиво проговорил Август, подперев кулаком подбородок. — Не тот у них размах крыльев, выражаясь фигурально. Нам докучает одиночка. "Дети" перестали докучать Дому после моей встречи с Гейне. — Август решил опробовать на Франце версию, которую подготовил для Дома. Часть ее, большую, Наставник уже знал. Но была пара новых деталей, не вполне соответсвовавших правде. — Он был напуган, обладал информацией, но не знал как употребить ее себе на пользу. А я знал и употребил. И за это Гейне ненавидел меня все то время, пока жил со мной. Но он был благодарен лично за свое спасение. Начать праведную жизнь он, помнится, не обещал, но и вредить никому не давал. Крутился в сомнительных компаниях, но под контролем Дома.
За разговором они проехали большую часть пути. Ангел знал адрес Августа давно, но лично ему бывать там не приходилось. Навигатор не пригодился, ангел хорошо знал город. В той части Женевы, где жил Миттенхайн, было тихо и спокойно, практически ни разу он не попадал в пробки. Вот и Францу повезло. Уже через полчаса он доставил клиента и бывшего коллегу до дверей его дома. Подхватив сумку с рабочими записями и листовками, Миттенхайн бросил взгляд на горизонт.
Думать, опять предстояло думать.
Открыв дверь своей личной обители, Август включил свет на кухне сразу, чтобы Франц, не дай бог, не расшибся в темноте. Он покачал головой, добрался по стеночке до кресла-качалки, упал в него и сфокусировал взгляд на ангеле, оценивая, как скоро в нем прорвется мешок с вопросами.
3
2
1
Да, так и есть — сразу три вопроса, затем еще два, а после — одно очень сомнительное утверждение, на которое нюх Ищейки среагировал просто — отмел как совершенно бредовое. Оно не лишено истинности — Миттенхайнов действительно двое, но с точки зрения здравого смысла невозможно — Адольф мертв четыре года как.
Август молчал до тех пор, пока Штейнберг готовил кофе. Мельтешение гостя по жилищу не раздражало, но и не вызывало особенного желания выкладывать на гора служебную информацию, то и дело повышая голос. Август сидел в спокойной расслабленной позе, только спину, пожалуй, держал чересчур прямо. Будто был в корсете.
Приняв горячую чашку из рук Франца, он начал отвечать в порядке, обратном порядку заданных вопросов, отзеркаливая манеру ангела. Профдеформация, ничего не попишешь.
— Да, ты верно все понял. — Август говорил спокойно, отпивал кофе маленькими глотками, держа обеими руками чашку. — Но все же здесь есть один нюанс. Я зарегистрировал его, но под другим именем. Он был ценным свидетелем по последнему делу "Детей", в котором, кстати и ты засветился, и я подвел его по программе, чем-то сходной с программой защиты свидетелей. Гейне получал шанс начать нормальную жизнь, но появляться в Доме он не мог ни под каким предлогом — его фоторобот, увы, уже успел засветиться стараниями Хироши Сато.
Глоток кофе и несколько секунд тишины. Затем сжатый ответ на два вопроса разом.
— Убийца охотится на Дом. Точнее, всеми силами стремится очернить его репутацию, причем, заметь, в числе жертв и Существа, и обычные люди. У нас достаточно ресурсов чтобы отражать все информационные нападки в прессе со стороны людей, но работать на два фронта Дом просто не сможет. Каждое критическое сообщение в прессе будет засчитано системой за ошибку и тогда она рухнет, оставив нас на растерзание звериным инстинктам толпы.
Мелкие глотки нужны не только для создания деловой атмосферы, но и для того, чтобы Августа прямо здесь не разморило. Тело есть тело.
— Я? Вероятно, убийца усмотрел во мне слабое звено. Я человек — а если убийца – Существо, то я проигрываю в способностях; я — Ищейка Дома, в моих руках сотни информационных потоков, еще столько же – агентов под прикрытием, работников различных сфер, в том числе и несколько не вполне легальных связей. Стоит мне исчезнуть — и все посыпется. На восстановление связей, которые были у меня потребуются многие годы, даже я убил на их обретение десять лет.
Август сделал глоток побольше, хрустнул шейными позвонками, качнув головой влево и вновь взглянул на ангела, ожидая увидеть реакцию на только что сказанное.
— Ты спрашивал на счет печатной машинки? — Миттенхайн встал, похлопал себя по задним карманам брюк,  достал связку ключей и кивком пригласил последовать за ним.
Открыв кабинет, Август прошел к дальней стене, наклонился и без каких-либо видимых усилий достал и поставил затем на письменный стол немецкую печатную машинку образца 1940 гг.
— В архивах Дома лежит дневник Потомка, который попытался во время Второй мировой войны подорвать нейтралитет, соблюдаемый Швейцарией. Он напечатал на этой машинке воззвание Существам Женевы выйти на площадь и отправиться спасать своих собратьев. Его послушали. Были жертвы, но их удалось минимизировать. Жив ли он до сих пор — неизвестно.
Август дал Францу время посмотреть на экспонат, затем вернул его на место и вышел с ангелом из кабинета. Допил остатки кофе, снова сел в кресло-качалку.
— Я не верю, что когда кто-то печатает листовки с воззванием против Дома и одновременно убивает людей — это происходит случайно.