Практическое Демоноводство |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Практическое Демоноводство » Архив эпизодов » 15.10.13 101 градус по Фаренгейту (заморожен)
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Время и Место: 15 октября 2013 года, квартира Антони Эйлера.
Участники: Адольф Миттенхайн и Антони Эйлер.
Краткое описание эпизода:
После долгого отсутствия в жизни и квартире Эйлера вновь появляется Адольф Миттенхайн. Дома его встречает больной, злой и сонный Антони. Опытным путем им предстоит выяснить, обычная ли это простуда или смертельная для существ болезнь.
Предупреждения: пока что нет.
Отредактировано Антони Эйлер (29.10.2014 15:22:38)
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Болеть никто не любит. Возможно, только школьники, для которых мало-мальский кашель и сопливый нос – отличная возможность забить на обучение и предаться всем прелестям сидения дома. Для взрослого же человека, вынужденного ходить на работу, болезнь – самый настоящий кошмар. По крайней мере, для Антони это было именно так.
Обычно болел он редко. Отделывался какой-нибудь незначительной простудой, которая почти не сказывалась на ритме жизни, не мешала заниматься любимыми делами и уж точно не была веским поводом, чтобы взять больничный.
Но несколько недель назад он попал под дождь и уже на следующее утро почувствовал легкое недомогание. Решив, что это обычная простуда, Эйлер продолжил ходить на пары, закидываясь между лекциями химическими порошками и горькими таблетками. И это ему даже помогало, правда, только первое время. Потом появился противный кашель, охрипший голос, мешающий нормально разговаривать, и постоянная усталость, от которой не спасал ни один Колдрекс. Через неделю заведующая кафедры чуть ли не насильно выставила юного преподавателя из университета, пожелав Эйлеру скорейшего выздоровления и всучив баночку домашнего варенья.
Первое время Тони даже сумел насладиться болезнью: много спал, читал, да и вообще прекрасно проводил время, но через пару дней его свалила температура. Это было то самое состояние, самое ужасное из всех возможных, когда не было сил даже до кухни дойти, что уж говорить о чем-то более полезном и интересном. Антони чувствовал себя отвратительно. Ему не хотелось ни есть, ни говорить, ни, тем более, кого-нибудь видеть. Единственной мыслью было: "Когда же меня отпустит!"
Эйлер, когда ему нездоровилось, превращался в нервный, злобный комок. Если кому-то не посчастливилось застать его в таком состоянии, то "счастливчика" в лучшем случае мог ожидать недобрый взгляд из-под насупленных бровей, в худшем – поток язвительности и пожелание отправиться в долгое пешее эротическое путешествие. Поэтому болеть Тони предпочитал один.
Обложившись бумажными платочками, кружками со спасительными микстурками и парой-тройкой таблеток, юноша оккупировал диван в гостиной. Попеременно он втыкал в какие-то зарубежные сериалы – другое в таком состоянии он не воспринимал, но большую часть времени Тони спал.
Квартира, в которой искусствовед обычно пытался поддерживать хотя бы видимость порядка, превратилась в настоящий свинарник. Кухонный стол и все прилегающие территории был заставлен кружками, пустыми коробками из-под молока, огрызками лимонов, пакетиками от лекарств. Журнальный столик Эйлер без капли сожаления забросал использованными платками, а диван превратил в непонятную мешанину из одеял, пледов и подушек. Венчал всю эту композицию сам Тони, в растянутой домашней майке, старых, потертых джинсах, лохматый, бледный, с темными кругами под глазами и потрескавшимися от температуры губами.
Когда в двери начал прокручиваться замок, Тони с неподдельным интересом наблюдал за похождениями небезызвестного Доктора Кто, медленно попивая опротивевший горячий чай из цветастой кружки.
Отредактировано Антони Эйлер (29.10.2014 15:23:10)
Адольфу крайне не везло. Каждый раз, стоило месяцу приблизиться к своему экватору, у него либо уже имелись проблемы, которые с каждым днем усугублялись и требовали скорейшего разрешения, либо каким-то чудом появлялись новые. Неприятностей добавляли еще непростые отношениями Миттенхайна с официальными бумагами, упорно твердившими, что в мире живых его давно уже нет. Кладбище Пленпале, место номер-забыл-уже-какое, навестить можно в любое время дня и ночи.
По официальной версии, он давно уже покойник, а в реальности Адольф уже сбился со счета, предприняв неудачную попытку вести реестр своих смертей. Но для него было не все потеряно: несколько лет назад судьба свела его с Мортеном Богарди, который выправил для нового подельника поддельные документы отменного качества. Деталями Адольф не интересовался, но был счастлив, что помимо неприятностей от демонов можно иногда получить такой приятный бонус.
Новое имя позволяло ему не бояться, что за ним придут Ищейки Дома. Только встретившись с Адольфом Миттенхайном лично можно было с уверенностью сказать, что он жив и деятелен. Но расслабляться было рано и нельзя — так подсказывали инстинкты и привычка во всем перестраховываться.
Но из Женевы пришлось уехать по настоятельной просьбе Августа, которая звучала как приказ. Глава Ищеек Дома поручил Адольфу — звучало смешно, но от формулировки все равно мурашки по коже бежали — попытаться внедриться в группу так называемых "Охотников" и разузнать по возможности об их дальнейших планах. По осени же появилось побочное задание: разузнать, что именно им известно о Моровке, что косит Существ и имеют ли они отношение к ее распространению в Женеве.
Ответы на этот и многие другие вопросы, возникшие по пути решения основной задачи, Хайн искал почти полгода. Он заездами бывал в Женеве, но каждый раз не задерживался в городе дольше суток. Видел несколько раз Рейвена, но издали. Большую же часть времени Адольф провел в Европе: Германия, Франция. Глухие места, тишина и покой.
И компания знакомого по майским событиям Килиана Байера.
Адольф вернулся в Женеву в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое октября на поезде, следующем из Берна. Последние три недели он провел именно там. Выйдя из здания железнодорожного вокзала, он вытащил из кармана куртки телефон, зябко повел плечами и набрал номер Августа. Впервые за долгое время он не чувствовал разъедающей его злобы по отношению к старшему брату. Что-то изменилось в Адольфе, пока он, смешно сказать, шпионил.
— Август Миттенхайн, — ответил Ищейка спустя пять длинных гудков.
Хайн перебежал дорогу на красный свет, надев на голову капюшон, спасаясь от накрапывающего дождя. Когда он отвечал, то голос звучал запыхвавшимся:
— Это Изэ. Есть новости.
— Есть новости о Моровке или в целом?
— В целом, в целом. Но по Моровке тоже собран приличный материал... я только из Берна. Там все затевалось, но кто знает, куда они уедут, пока мы с тобой разговариваем. Твои подозрения подтвердились: они и правда действуют по старым записям Мортена. Значит, скоро планируется что-то жуткое...
Август помедлил с ответом. Потом сказал:
— В Женеве неспокойно. Уже появились первые случаи заражения, однако смертельных исходов не зарегистрировано. Записей Мортена у нас нет. Приходится действовать практически вслепую.
— У него в голове тоже пусто, — Адольф брел по улице, ища взглядом какое-нибудь кафе. Хотелось согреться, в поезде было очень холодно. — Пока идет только первая стадия... людей заражают, вот.
А потом Август сказал такое, что у Хайна мурашки пробежали по коже:
— Антони Эйлер серьезно болен. Совпадение?
— Что с ним? — дрогнувшим голосом спросил Хайн. Если Антони и правда болен, если у него Моровка, то Адольфу лучше к нему не ходить.
— Симптомы те же самые. Мне доносили, что он не сразу обнаружил у себя признаки болезни. Принимал антивирусные препараты, но желаемого эффекта это не принесло. Если ты думаешь навестить его, я бы...
— Адрес, — потребовал Адольф.
Август назвал улицу и дом, а Хайн сбросил звонок, остановился и глубоко вдохнул. Он исчез из жизни Антони почти на полгода, не писал ни открыток, ни писем. Лишь единожды он смог отписать ответ на пришедшее ему письмо.
"А теперь еще и болезнь", — закусив губу, Хайн помчался к Антони.
Открыв дверь с помощью когтя, Хайн осторожно вошел в жилище искусствоведа. Тони смотрел телевизор. Адольф снова глубоко вдохнул и постучал по дверному косяку, привлекая к себе внимание. Потомок грифона стоял, опираясь правую ногу, со сцепленными в замок ладонями и кусал губы. Отросшие волосы были мокрыми.
— Антони, — сказал Адольф, надеясь перекрыть голосом шум телевизионной передачи. — Антони, это я, Изэ.
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Адольф выпал из жизни Антони также неожиданно, как и появился. Несколько неформальных встреч, знакомство с Августом и короткий инструктаж относительно майских событий – вот и все, чего смог добиться юноша от нового знакомого. За все это время с Миттенхайном-старшим он и виделся, и общался больше, чем с потомком грифона. Они даже, кажется, смогли найти общий язык и могли бы даже называться хорошими знакомыми, но как-то не срослось: Эйлера злило упорное молчание главы Ищеек.
Когда Адольф исчез из Женевы, да и вообще, казалось, с лица земли, Эйлер долгое время докучал Августу каждодневными звонками, спонтанными личными встречами и непрекращающимся потоком вопросов, на которые у того раз за разом были одни и те же ответы: "так нужно было для безопасности Адольфа"; "с ним все в порядке"; "нет, сейчас с ним нельзя связаться"; "да, он скоро вернется"; "нет, я не могу сказать, чем он занимается"; "да, я сообщу тебе, когда можно будет увидеться". И все в таком же духе. Пытай его раскаленными щипцами и то, кажется, он не сказал бы ни словом больше. Единственное, чего смог добиться Эйлер – это возможность писать Адольфу (или в стол Августу, что казалось более вероятным). Тони не знал, куда девались его почеркушки, и слабо надеялся на ответ, но с упорностью одержимого продолжал писать. Сначала – раз в несколько дней, потом – раз в неделю, крайний месяц он делал это значительно реже, но все же не переставал писать. Ему так было спокойней.
Пару дней назад ему внезапно позвонил Рейв и предложил встретиться, на что Тони, сославшись на болезнь, был вынужден ответить отказом. Буквально через считанные минуты он уже общался с Августом, который настоятельно рекомендовал ему внимательней относиться к болезни и, если ему станет хуже, немедленно позвонить. Он что-то говорил о каком-то вирусе, опасном для существ. Вроде бы, он назывался "моровка" и переносчиками этой заразы являлись люди. Температурящий Эйлер слабо помнил, что ему еще об этом вещал Миттенхайн-старший. Он клятвенно пообещал ограничить контакты с внешним миром, особенно с Рейвеном, и позвонить, если температура не спадет к концу недели. Для Тони так было даже лучше.
Несмотря на то, что телевизор работал в половину обычной громкости Тони не услышал, как открылась и закрылась дверь. Он сонно гипнотизировал экран, наблюдая как инопланетянин в бабочке в очередной раз спасает мир. Было бы и в жизни все так просто, весело и задорно: пару щелчков звуковой отверткой и – вуаля! – человечество спасено, враги повержены, добро восторжествовало. Юноша презрительно хмыкнул и хотел было поставить на паузу видеозапись, когда сзади послышался знакомый голос.
Эйлер внутренне вздрогнул, решив, что болезнь решила его окончательно добить, выключил проигрыватель и только услышав «это я, Изэ», обернулся к входной двери, продолжая сжимать кружку обеими руками.
Эйлер несколько раз проморгался, близоруко щуря глаза и недоверчиво хмуря брови. Да, это действительно был потомок грифона: Адольф, Изэ или, возможно, в этот раз у него было другое имя, Тони не знал. Но это точно был он. Или не совсем он? Больная голова мешала разобраться в переменах, произошедших с юношей.
Виной ли долгая разлука или полусонное состояние искусствоведа, но ему показалось, что Адольф изменился. Это был не совсем тот восторженный, слегка испуганный и ранимый мальчишка, с которым он впервые столкнулся полгода назад и который так очаровал его своей искренностью и открытостью. Перед ним стоял другой человек, повзрослевший, возмужавший, но совершенно не избавившийся от дурацкой привычки кусать губы.
- Привет, - наконец смог выговорить Антони, внимательно вглядываясь в лицо Миттенхайна. – Я не знал…
Эйлер хотел много чего узнать, но не знал с чего начать и стоит ли начинать. Он, кажется, уже свыкся с мыслью, что сможет общаться с юношей только на бумаге и совершенно не был готов к встречи лицом к лицу.
- Август сказал, что тебе... вам, Рейву и тебе, не стоит приходить. Кажется, моя болезнь может быть опасной для вас.
Не нашел ничего лучшего, чтобы сказать, Тони.
Отредактировано Антони Эйлер (29.10.2014 15:23:42)
Перед Антони и в самом деле стоял другой человек: более потрепанный, что ли, со следами жизни в дороге и усталым взглядом, в котором невозможно понять, чего же было больше: не то непонятной, мутной какой-то тревоги за судьбу небезразличного Адольфу человека, не то стыда и смущения. Все-таки, столь внезапное исчезновение не могло не сказаться на отношении к Потомку Эйлера, но Адольф все же отчаянно верил, что он еще важен и нужен, что его не забыли и хотят видеть.
После события, спаявшего Хайна и Антони накрепко, первый пропал но, как он не рвался обратно, его не пускали. Август удалил телефонный номер Эйлера из записной книжки мобильного телефона младшего брата, строго-настрого запретил соваться в город и искать его. Письма же от Тони шли беспрерывным потоком в течение нескольких недель, но Адольф мог читать их лишь в кабинете Главы Ищеек, спрятавшись в потайной комнате и грызть локти от невозможности написать ответ. Ему повезло отправить единственное письмо — впредь Август всегда держался рядом и контролировал каждое действие младшего брата, вызывая у него то вполне обоснованную ненависть и недовольство, то каким-то непостижимым образом — чувство вины.
Все ж-таки Хайну была поручена важная миссия и права на ошибку у него не было.
К внутреннему облегчению Адольфа, Эйлер не стал сходу ругать его за долгое отсутствие в своей жизни. Правда, и особого восторга по поводу появления у себя дома Потомка не выказал. Но то было наверняка внешнее, напускное.
"Во всем виновата болезнь, какой бы она ни была", — сглотнув ком в горле, подумал Адольф.
Хайн стоял в некотором отдалении от дивана, на котором сидел Антони, но уже с порога почувствовал исходящие от человека бациллы. Собственный организм, падкий на респираторные заболевания и имеющий далеко не самый хороший иммунитет, не замедлил на это среагировать. Потомок смешно чихнул, забыв прикрыть рот ладонью и зажмурившись. Шмыгнув носом, он открыл глаза, посмотрел на Антони и, шмыгнув носом, виновато произнес:
— Ну вот... я здесь. — Поджав губы, Адольф сконфуженно улыбнулся и развел руки в стороны, словно ждал, что больной искусствовед вскочит с дивана и заключит его в объятия. Потомок опустил руки, переступил с ноги на ногу и сделал несколько нерешительных — медленных маленьких — шагов. — Только-только слез с ночного автобуса...
Ни к чему было Антони знать, что его друг провел последние несколько часов в дороге и практически ничего не ел, жутко устал. Маленькая ложь во благо сохранит ему нервы и избавит от необходимости думать. Эйлер и без того сейчас на это неспособен.
Адольф прикусил нижнюю губу и медленно выдохнул:
— Ну, как-то да... он говорил мне об этом. Но я узнал, что ты болен и не мог не приехать.
Он не решался подойти к Антони, боясь быть отвергнутым, боялся развернуться и уйти, оставляя искусствоведа болеть в спокойной обстановке. Адольф в нерешительности мялся неподалеку от входной двери, тер друг о друга ладони, чихал и неловко улыбался своей обычной конвульсивной испуганной короткой улыбкой.
На слова о запрете Августа Хайн только махнул рукой, а когда заговорил в голосе слышалась злость.
— Август сказал делать то, Август сказал делать это... нет, я понимаю, он из лучших побуждений говорит, что надо, а что не надо делать, но ведь... Тони... я... я не знаю. Я не хочу уходить. Я понимаю, что риск наличия у тебя Моровки велик, но... если это так, я должен о тебе позаботиться. Моя вина перед тобой велика и я... хотел бы искупить ее.
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Тони был в замешательстве. Он понимал, что самое логичное и правильное было бы выставить Адольфа за дверь. Возможно, за такое короткое время он еще не успел заразиться. С другой стороны, эгоист в Эйлере требовал, чтобы потомок остался и провел с ним хотя бы несколько часов. Вполне возможно, что после этого визита юноша опять пропадет, а Тони не был уверен, что в этот раз у него хватит моральных сил снова его искать.
Злости или обиды за исчезновение к Миттенхайну-младшему искусствовед почти не испытывал, хотя с трудом поборол желание, чтобы не запульнуть в юношу подушкой, когда он развел в стороны руки, возвещая о своем прибытии. Остановило его только нежелание совершать лишних телодвижений и слишком знакомая неуверенность, даже угловатость во всей фигуре Адольфа.
- Ну и дурак, - буркнул под нос Тони и поставил кружку с остатками чая на пол.
Он начинал злиться, сам не понимая от чего. Вроде, он так долго ждал новой встречи с грифоном, что должен был стиснуть того в объятьях и больше никуда не отпускать. Но мысль, что такая встреча может на самом деле оказаться для них последней и грозила стоить Адольфу жизни, его ужасала. Риск, которому подвергал себя потомок, по мнению Эйлера, был необоснованно высок: они так долго не виделись, что еще несколько дней ничего бы не изменили.
- Я так понимаю, что бесполезно просить тебя уйти, да? – он вопросительно посмотрел на юношу, в голосе слышалась еле скрываема просьба все же покинуть локацию, от греха подальше. – Вот и что мне с тобой делать? – устало выдохнул Эйлер. – Еще помрешь, а мне потом… всю жизнь мучаться, - почти беззлобно проговорил он, выбираясь из-под мешанины одеял.
Во время болезни, плохого настроения или завала на работе встроенная функция "хозяин квартиры" как-то сама собой отключалась. Вот и сейчас Тони практически позабыл, что дорогой сердцу гость, мокрый и уставший, топчется на пороге, не решаясь войти.
- Ты мне ничего не должен. Я могу о себе позаботиться. Полгода как-то справлялся, - юноша все же поймал себя на том, что в голосе звучали нотки обиды, и тут же исправился. – Проходи, - он мотнул головой в сторону кресла, - буду тебя чаем поить.
Юноша сгреб со стола гору бумажных платочков, иногда хрипловато покашливая. Пересек комнату, направляясь в сторону кухонной стойки, расположенной тут же, в углу. Как бы не было велико желание задушить в объятьях потомка, Тони решил, что несмотря ни на что будет держаться от Адольфа на расстоянии: так хотя бы оставалась маленькая надежда, что тот не заразится.
Пока кипятился чайник, Эйлер пытался навести более-менее видимый порядок на кухне: его всегда смущало, когда кто-то посторонний становился свидетелем бардака.
- Ты надолго… вернулся? – медитативно натирая стол мокрой тряпкой, спросил Тони мучащий его вопрос. – Я хочу знать, если ты опять соберешься уехать.
Чистых кружек не было, и искусствоведу пришлось вымыть первые попавшиеся, а остальные горой составить в раковину. Адольфу он заварил черный чай с бергамотом, ложкой липового меда и долькой лимона. Себе - сладковатую шипучку от простуды. С чашками в руках он вернулся к дивану, поставил чай на стол перед потомком, а сам забился в угол дивана, неловко пытаясь одной рукой натянуть на себя одеяло.
- Я попрошу тебя уйти, когда допьешь чай, - нехотя выговорил он, наконец справившись с одеялом.
Отредактировано Антони Эйлер (29.10.2014 15:24:06)
Адольф нахмурился, но в остальном черты его лица решительно не знали как следует себя расположить. Дело в том, что он тоже понятия не имел, как реагировать на слова Антони, на его интонации; как их интерпретировать, да и вообще стоило ли это делать?
Умом Хайн прекрасно понимал ситуацию. Благодаря полугодовалому отсутствию в его жизни привычных внешних раздражителей и спонтанному возникновению новых, ему частенько приходилось делать глубокий вдох, остановиться и сказать самому себе: хватит. Попав в стрессовую ситуацию, он первым делом оценивал, какая из наличествующих у него личностей могла бы лучше справиться с ситуацией, не причиняя вреда ни носителю, ни окружающим, и, выбрав, действовал по её модели.
Вернер практически добился своего — воссоединения личностей в единое целое, но Хайн не спешил за новой дозой в Дом.
Таблетки, которые Адольф принимал до своего отъезда заграницу, имели неприятное свойство заканчиваться в самый неподходящий момент. В прошлые разы, от пост-эффекта пострадали Каин и Рейвен. Это вселяло в мысли еще большую сумятицу и не давало сделать шаг навстречу Антони. Но утешало то, что из-за общей усталости и беспокойства за жизнь искусствоведа, нервное раздражение вряд ли выйдет наружу.
Адольф с шумом выдохнул воздух через нос.
Сердцем он чувствовал, что ему и правда лучше уйти. Что еще несколько дней — и они с Антони смогут увидеться дольше, чем десять-пятнадцать минут. Или сколько времени обычно уходит, чтобы выпить чашку чая?
— Я не дурак, — беспомощно пробормотал Адольф, виновато смотря на искусствоведа, который выкарабкивался из импровизированной берлоги. — И я не уйду.
Чувство вины грызло Потомка грифона. Он чувствовал себя неловко, почти нелепо. Но все же он не сумел сдержать былой радости, узнав, что выпроваживать его пока не собираются. Хайн расцвел улыбкой и пулей взлетел на диван, забравшись на него с ногами и скинув с плеча небольшую сумку.
Тело мгновенно стало будто бы тяжелее. Адольф зажмурился от удовольствия чувствовать себя в тепле и даже попробовал курлыкнуть, но опять вышло урчание.
Адольф обернулся в сторону кухни, почесал нос и кашлянул в кулак.
— В Дом ненадолго, а к тебе навсегда. — Он не знал, что еще мог к этому добавить. Все-таки Антони сейчас вряд ли был способен воспринимать патетику. Но других слов у Потомка грифона пока не было. В груди противно кольнуло. — Но мне пока лучше не светиться, я планировал залечь на дно у тебя, а ты... — он довольно зафыркал, почуяв запах меда и приветливо улыбнувшись Антони, когда тот вернулся. Портить эффект счастливого воссоединения окончанием фразы "а ты болеешь и, возможно, Моровкой" Адольф попросту не решился. — Ух ты, мед! Липовый! Круто!
Он тут же схватился за чашку обеими ладонями, дыша через нос и довольно жмурясь. Хайн решил оставить о себе приятные воспоминания, а не травить Антони лишним беспокойством. Он услышал слова о том, что встреча закончится после чашки чая, но решил не заострять на этом внимание. Выпроводит так выпроводит.
— Я же чего тут привез-то, забыл совсем... м-м-м, стой, подожди, вот сейчас! — Поставив чашку на колени, Адольф вытащил сумочку и вытряхнул ее содержимое на стол. — Сувениры!
Среди привезенных Хайном вещей были завернутые в бумажный пакетик две бутылочки духов из французского музея парфюмерии «Фрагонар»: запахи спокойные, не режущие нос; зажигалка с мигающей Эйфелевой башней; квадратный магнит с изображением Эйфелевой башни; круглые магниты из Кёльна и Берлина и несколько открыток с работами известных художников.
Адольф сделал большой глоток из своей чашки, улыбнулся.
— Ну, как тебе, Тони?
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Болезнь безжалостно притупила все вкусовые и обонятельные рецепторы. Даже ужасная лимонная шепучка от простуды не казалась такой уж отвратительной и даже доставляла малую долю удовольствия от того, что искусствовед просто мог хоть что-то ощущать. Лишенный доброй половины человеческих чувств, сонный и измотанный, Тони чувствовал себя отвратительно. И даже не из-за того, что болеет, а скорее от того, что он в очередной раз оказался в роли того самого бедного и несчастного, которого полагалось жалеть, оберегать и заботиться.
Мало кому понравится такой расклад. Особенно, если в таком виде ты в очередной раз предстаешь перед человеком, который тебе не безразличен. Да, Антони не отличался геройским складом характера, горой мускул, да и стены он головой не пробивал, но он также не был, точнее не считал себя, той бесполезной размазней, которой раз за разом представал перед Адольфом. Он, пожалуй, с удовольствием провалился бы сейчас в самые глубины ада, но это было невозможно, поэтому он с удвоенной силой кутался в одеяла, стараясь таким образом оградиться от гостя.
Разговор тоже давался с огромным трудом. Болезнь и нервное напряжение от встречи с Хайном мешали нормального говорить: фразы получались рубленными, вымученными и совершенно холодными.
- Спасибо, - поблагодарил Тони, приятно удивленный подарками.
Ему было совершенно все равно, что Адольф привез ему из своего долгого путешествия. Будь это хоть пыль с Марсова поля или гербарий из Булолнского леса – не важно. Главным оставался факт, что о нем вспоминали, на встречу с ним надеялись.
- Мне очень нравится, - он мягко улыбнулся и надолго замолчал, рассматривая подарки.
Эйлер не знал, сколько времени они просидели в полной тишине, один – рассматривая магниты, второй – наслаждаясь чаем, но эта вынужденная тишина был ему необходима. Она дала возможность собраться с остатками сил, набраться решительности и сказать то, что он собирался сказать с самого начала.
- Я рад, что ты здесь, - еле слышно проговорил Тони, продолжая изучать презент. – Но я не знаю, что мне делать, - он устало выдохнул и наконец-то посмотрел в глаза потомка.
Замешательство действительно только увеличивалось. Чем дольше он находился с Адольфом, тем меньше сил у него оставалось, чтобы выставить того за дверь. Он не знал, где была та грань, после которой он уже не сможет сделать хоть что-то. Пока у него оставалась хоть капля решительности, необходимо было что-то делать.
- Я сейчас, - Эйлер схватил со стола телефон и, встав с дивана, направился в спальню.
В голове была единственная мысль – позвонить Августу. Тони не знал, то ли он действительно начал доверять мнению этого человека, то ли хотел снять с себя ответственность за жизнь Адольфа. Он так же совершенно не понимал, почему ради звонка Миттенхайну-старшему он вышел из комнаты. Просто так было нужно. И все.
В записной книжке он быстро нашел знакомый номер и без лишних раздумий набрал.
- Август, добрый вечер, - ответил Эйлер на приветствие собеседника. – Да, он уже у меня.
К удивлению Антони, Ищейка был в курсе того, что потомок грифона собирается к нему.
- Ты же говорил, что это может быть опасно, - возмутился Тони. – А как же «безопасность Адольфа – это главное»? – передразнил он набившую оскомину фразу, которой Хайн кормил его добрых полгода.
Кажется, Август пытался что-то сказать о том, что они не успели задержать грифона до того, как он вошел в квартиру искусствоведа, но Антони пропустил это мимо ушей. Главное, что он вынес из разговора – Адольф остается у него на неопределенный срок. Если у него действительно "моровка", то потомок уже успел заразиться. Оставалось только ждать.
Эйлер еле сдерживался, чтобы не высказать Августу, что он на самом деле думает обо всей этой ситуации, но врожденная мягкость дала о себе знать. Он холодно попрощался с юношей и повесил трубку.
- Теперь ты со мной на карантине, - сообщил он Адольфу, возвращаясь в комнату.
Отредактировано Антони Эйлер (02.11.2014 00:22:01)
Адольф и в самом деле надеялся на встречу с Антони. Он не знал, когда она произойдет, при каких обстоятельствах их судьбы и пути пересекутся вновь, да и вообще пересекутся ли — в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах планы Дома по противодействию эпидемии моровки менялись раз в несколько часов: то обнаружили новый штамм вируса, мутировавшего в особых условиях относительно теплой осени, то появились новые подстановочные для формулы антидота, то еще какая морось. Адольф все никак не мог понять, почему у женевского Дома нет никакого "мастер-плана" — подобие стандартной, годами опробованной схемы противодействия чему-либо, но поломав мозги в Париже пару месяцев, он плюнул и бросил попытки постичь ум собственного брата.
Ведь это он взвалил на свои плечи борьбу с заразой; он решил, что сможет разобраться с этим точно так же, как разобрался с Крысоловом полугодом ранее, как смог устранить из большой политики важных шишек из иностранного Дома всего лишь намекнув их работодателям о грязных методах игры; это он носился как угорелый по больницам и хосписам, собирая данные и рискуя заразиться.
Адольфу в этих непростых обстоятельствах оставалось только ждать.
Он с головой ушел в собственные мысли, вертел в руках остывающую чашку, автоматически подносил ее ко рту и делал крупные глотки, затем цикл повторялся вновь. Антони молчал. Взгляд Хайна упал на то место под одеялом, где, как он предполагал, должны были быть его руки — и оставался с тех пор недвижимым, несколько остекленевший.
Благодарность была услышана, но затем наступило молчание. Адольф поначалу им тяготился, думая, что Эйлер все же тяготится присутствием Хайна настолько, что хотел бы попросить его уйти; но потом подозрение спало, поскольку Потомок тоже ушел в свои мысли.
И когда оно кончилось, а Тони вновь заговорил — он с удивлением осознал, что с Антони ему комфортно даже молчать.
— Я тоже, — вымученно выдохнув, пробормотал Адольф. Поставив кружку на стол, он обнял себя за плечи почувствовав внезапный озноб. Приложил ладонь ко лбу — неужели успел простудиться, пока бежал от вокзала до дома искусствоведа? Немудрено, с такой дрянной погодой. — Думал, добегу — знал бы ты, сколько раз эта сцена в голове представлялась! — и все само-собой как-то сложится. Слова нужные найдутся, обстоятельства сами подскажут их... дурак я, — улыбка уставшего человека, взгляд виноватый. — Поймался на удочку Дома и все — пропал с концами... а? Да, конечно! Конечно, иди.
Адольф пересел на диван и перетащил на себя одно из одеял искусствоведа. В носу ощущалось странное, его будто свербило. Хайн чихнул и спрятал нос в одеяле, подавляя желание проследить, кому звонил Антони. Одна часть его говорила, что он скорее всего звонит кому-то постороннему, другая — что Тони вдруг воспылал желанием заказать им пиццу. Но он заставил себя остаться на том месте, где сидел, решив, что если уж он доверился этому человеку, то не будет за ним шпионить.
Наследился и наслушался уже, хватит пока с него.
— Я с тобой... НА ЧЕМ? —С Хайна мгновенно слетели оцепенение и вялость, он подбежал к Антони потеряв по дороге одеяло, нелепо запутался в нем и чуть не упал, но сумел удержаться на ногах вцепившись в плечи искусствоведа. Дыхание сбилось, он очень волновался. — Тони, на карантине? Я правильно тебя понял?.. Это значит... значит...
"Значит он звонил Августу", — мысленно закончил Хайн.
— Пойдем, тебе нужно прилечь... — Потомок довел Эйлера до дивана, осторожно уложил и закутал. Движения выходили дергаными, резкими. Пальцы ощутимо дрожали.
В голове Потомка между тем боролись два желания. Первое — выяснить-таки, чем болен Антони и передать все выясненное в Дом, чтобы там смогли скорректировать поиски лекарства. Второе было эгоистичным — если Эйлер окажется болен не моровкой, то в Дом можно передать ложную информацию и, наконец-то умереть официально. Морока с поддельными документами Адольфа не пугала — он знал где, в принципе, ему с этим могут помочь. Пугала мысль как-то менять себя внешне, чтобы остаться с Антони.
Адольф присел рядом с искусствоведом на самый край дивана.
— Тони, ты говорил с Августом о моровке? Он проводил какие-нибудь анализы, брал у тебя кровь?.. я волнуюсь за него и за Рейвена, ведь он ведь тоже может... заразиться.
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Адольф оставался с ним на карантин, а это значит, что волей судьбы или Августа, что было правдоподобней, они вынуждены провести ближайшие несколько дней вдвоем. Или сколько там длится инкубационный период? В этих вопросах Тони был полный профан. Болезнь обычно появлялась как-то сама собой и при поддержки таблеток, мазей и сиропов почти так же проходила.
Эйлер не заметил, когда за окном успело стемнеть. Вместе с темнотой на Женеву спустилась какая-то пугающая, мертвая тишина. Казалось, будто весь город заснул. Тони тоже жутко хотелось спать и совершенно не хотелось думать – подействовало жаропонижающее. Он послушно прошел с Адольфом до дивана и даже позволил себя укрыть, хотя в обычном своем состоянии он вероятнее всего ходил бы из угла в угол, занимаясь какими-нибудь малозначимыми домашними делами.
- Да, правильно, - вздохнул Антони и сухо покашлял в ладонь. – Не знаю, насколько…
Голова шла кругом. Тони внезапно осознал, что совершенно ничего не знает о том, что творится в этом чертовом Доме, в какие игры играют Август и Адольф, как и когда он умудрился во все это ввязаться. А главное – зачем ему все это нужно. Обрывки информации, которыми он обладал, никак не хотели складываться в полную картину всего происходящего. Он разочарованно застонал и поплотней укутался в одеяло.
- Тебе лучше все узнать у Августа, - сонно пробурчал Тони, чувствуя, что температура опять поднимается. – Он тебе все расскажет. У меня возможно моровка, а, может, - нет, - юноша устало прикрыл глаза и продолжил говорить. – Анализы у меня не брали. Взяли бы, если бы мне не полегчало до конца недели. А так… Я ж ни с кем не общался. Рейва Август ко мне не пустил, - голос стал совсем монотонным. – И правильно сделал. А так… у них, вроде, все нормально. Все живы, здоровы и счастливы.
Последнее предложение он проговорил не то с разочарованием, не то с какой-то каплей зависти. У него-то все было совершенно по-другому. Какая-то призрачная влюбленность, которая, он думал, уже никогда не станет настолько реальной, как сейчас. Вообще, он часто ловил себя на подобном состоянии, еще в школе, будучи шестнадцатилетним пубертатным подростком, он часто влюблялся то в одну, то в другую девушку. А когда первый раз влюбился в парня… Долго не мог прийти в себя и осознать реальность происходящего. Всего боялся, от всего бежал. И если бы не Хлоя, то вряд ли когда-нибудь смог перейти от обычной мечты к реальным действиям.
В данный момент Эйлер почему-то остро почувствовал себя тем самым неопытным мальчишкой, каким был раньше. Казалось бы, у него были все карты на руках – Адольф под боком и явно проникся к нему такой же симпатией, с другой – этот дурацкий, всепоглощающий страх открыться, выставить свою душу напоказ. Нереально тяжело было сделать хоть что-то по-человечески, так как это бывает у обычных пар, как это было раньше: "Ты мне нравишься. Давай встречаться?".
Почему он сам себе придумывал сложности? Не мог по-настоящему показать, как переживает за потомка, как рад его возвращению. Не мог сказать, что по-собачьи предано ждал его, надеялся и был искренне рад возможности побыть вдвоем, хотя это и могло стоить Адольфу жизни. Он только продолжал неподвижно лежать, подавляя любые эмоции и желания.
Возможно, им нужно было вместе напиться или опять, как в мае, оказаться на грани жизни и смерти, чтобы наконец отпустить себя и позволить делать то, что велит сердце, а не разум, перегруженный стереотипами и страхами. Но, Боже, как же это было тяжело!
Сонно встрепенувшись, Антони резко сел и медленно проморгался: организм упорно требовал дозу оздоровительного сна, хотя голова все еще отчаянно боролась. Он чувствовал, что сейчас только от него, больного, уставшего, сонного, зависел дальнейший ход событий. Они могут и дальше делать вид, что между ними нет даже намека на химию, и прожить ближайшие несколько дней, как обычные соседи. А могут…
Голова упорно отказывалась соображать дальше. Тони встал, чтобы совсем не уснуть.
- Тебе нужно принять душ и отдохнуть, - почти строго сказал он. – Давай решим все вопросы завтра. Я устал… И ты, кажется тоже. У нас еще будет время все обдумать и решить. Иди, ванная там, - он мотнул головой в сторону двери, соседней со спальней. – Я пока что соображу тебе что-нибудь поесть.
Отредактировано Антони Эйлер (03.11.2014 22:05:57)
Карантин. Хайн качнул головой, вздохнул, рассеянно и забывшись в своих мыслях провел ладонью по волосам Антони. Потом очнулся, приложил руку ко лбу и замер, выжидая положенные секунды, которые требовались, чтобы понять помогли ли принимаемые искусствоведом лекарства.
Если у Тони моровка — они ему не помогут. Адольф до обидного мало понимал в информации, которую смог по крупицам собрать за время своего вынужденного путешествия заграницу. Люди, замешанные в распространении вируса, знали больше, но не спешили делиться с рядовым исполнителем вроде Хайна своими секретами, и уж тем более они не выдали и намека на свои дальнейшие планы. Впрочем, Адольфу были известны некоторые имена. Если удастся переговорить с Августом и выдать их ему — расследование получится существенно ускорить.
Но пока он пребывал в квартире искусствоведа и мерил с помощью своей ладони температуру его тела.
Тони, казалось, был растерян не меньше Адольфа. Утомленное долгими переездами сознание Потомка отчасти понимало, почему: Хайн — Существо, ему достаточно легко заразиться и умереть, а Антони в любом случае останется жив. Адольф вздохнул, убирая руку.
— Тони, — Хайн раскрыл рот, позвал человека по имени, но тут же замолчал. Он мучительно пытался подобрать слова, способные описать степень испытываемой им перед искусствоведом смеси любви, готовности пожертвовать ради того, чтобы побыть с ним, своей жизнью, вины и страха за себя. Сглотнув ком в горле, Адольф все же набрался смелости заговорить снова. — Тони, им наверняка твоя кровь нужна. И моя тоже. Для исследований. У Августа бесполезно что-либо спрашивать, ты же знаешь... он ничего не расскажет, пока сам не поймет, как со всем этим бороться. А он не понимает. Значит, Рейвен жив... отлично.
В груди разлилось приятное тепло. Если Август не пускает Рейва к Антони, значит и Рейв никуда не пускает Августа. Потомок грифона даж улыбнулся, представив, какие баталии происходят, когда старший брат пытается уйти на работу, а Рейвен, вцепившись в его руку зубами, не пускает.
— Тони... тебе нельзя, Тони, лежи, ну! — Адольф попытался воспрепятствовать Антони в его стремлении активно двигаться, но потерпел фиаско. Искусствовед намеревался встать и позаботиться о вынужденном госте. Чувство стыда, посетившее Хайна, чем-то напоминало горькое лекарство от головной боли, когда таблетка растворялась на языке. Было неприятно и противно, но вместе с тем он понимал, что после будет лучше.
Поджав губы, Адольф поднялся на ноги и поднял руки, будто собирался сдаваться в плен.
— Я понял, понял... только не перенапрягайся, если что я сам смогу приготовить сложную еду. Надеюсь. В общем, Тони, если у тебя есть какая-нибудь замороженная картошка в морозилке — это будет очень хорошо. Я голоден как... м-м-м... ужасно голоден, в общем. Я ухожу, видишь? Иду в ванную комнату...
Хайн скинул с себя одежду, как попало бросил ее на диване и в одном нижнем белье скрылся за дверью, на которую указал Антони.
— Ну ничего себе!
Ванна как ванна, только следовало бы аккуратнее по ней передвигаться. Последнее гостевое принятие душа закончилось для Адольфа весьма болезненно. В груди кольнуло.
"Проклятый Ноа", — Адольф мотнул головой и залез под душ, выкрутив кран горячей воды на максимум.
Он стоял под струями водопроводной воды минут десять. Потом взял мыло, неловко выронил его, ругнулся, поднял и намылился. Потом потянулся было к мочалке, но вовремя одернул себя. Если Антони болен моровкой, то предметы гигиены могут быть заражены в первую очередь. Пришлось смывать с себя мыло ладонями.
Когда Хайн закончил принимать душ, с кухни уже тянулись аппетитные запахи. Повертев головой, Хайн стащил с сушилки махровое полотенце и обмотался им на манер римской тоги, понадеявшись, что оно с него не соскочит — и вышел.
— Я вышел! — сообщил Потомок, войдя на кухню и, глубоко вдохнув, подходя и обнимая Антони со спины, ткнувшись носом в основание шеи. Простоял так немного, потом выдохнул и отстранился.
— Это все запасы еды или ты припас что-то в другой спальне?..
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Антони верил, что уж что-что, а еду себе Адольф сможет приготовить самостоятельно, только проверять сейчас это совершенно не хотелось. Единственная вещь, о которой сейчас мечтал искусствовед, – побыстрее со всем закончить и вернуться под одеяло. Параллельно в голове крутилась еще тысяча и одна мысль, но желание принять горизонтальное положение пересиливало все остальное.
Вернувшись обратно к кухонной стойки, Тони открыл было холодильник, чтобы посмотреть, чем из съестного можно угостить гостя, когда его внимание привлекло совершенно другое, точнее другой: полуголый потомок, привычным движением руки снимавший и разбрасывающий по квартире искусствоведа вещи. Адольфа, кажется, ни капли не смущало присутствие в радиусе трех метров искусствоведа. А вот Эйлера если не смутило, то крайне взбудоражила представшая перед ним картина. Изучающим взглядом он медленно скользил по обнаженным частям тела юноши: худые икры, впалый живот, выпирающие ребра и ключицы, тонкие кисти рук.
Сделав над собой нечеловеческое усилие, Тони все же вернулся к изучению холодильника, изредка продолжая бросать на потомка красноречивые взгляды. Когда за Адольфом наконец закрылась дверь в ванную, Эйлер шумно выдохнул, хлопнул дверкой ни в чем неповинной бытовой техники и прислонился лбом к холодному металлу. То ли от температуры, то ли от увиденного сердце начало биться ужасно громко, к лицу прилила кровь, дышать вдруг стало труднее.
Юноша простоял в таком положении некоторое время, пытаясь отдышаться и немного успокоить разбушевавшуюся фантазию. Собрав наконец остатки выдержки и самообладания, он взъерошил и без того лохматые волосы и вернулся к первоначальному плану – готовке еды для потомка.
Из скромных запасов Эйлер сообразил пышный омлет с овощами и легкий салат из различных трав. Готовить он умел чуть лучше, чем это нужно для мужчины, поэтому еда получилась симпатичной на вид и вкусной на запах.
Пока Тони на автомате выполнял несложные кулинарные манипуляции, его голова была занята совершенно другим: желание поспать как-то само собой ушло на второй план, а перед внутренним взором раз за разом прокручивался образ обнаженного Адольфа. Несмотря на то, что Эйлера часто упрекали в какой-то железной выдержке и даже безэмоциональности в амурных делах, все было как раз наоборот. Ему ничего не стоило вести себя раскованно и эмоционально с людьми, к которым он ничего, кроме животного желания, не испытывал. А вот стоит ему по-настоящему проникнуться к кому-нибудь симпатией, как в его сознании появлялись железобетонные баррикады, мешающие проявлять даже малейшую симпатию. Как они в мае смогли сблизиться, одному Богу известно.
Занятый своими мыслями и раскладыванием произведений кулинарного искусства по тарелкам, Тони не заметил, когда в ванной перестала течь вода. Он как раз собирался наложить салат, когда сзади его обхватил Адольф. От неожиданности искусствовед вздрогнул и чуть не выронил ложку.
От потомка приятно пахло чистотой, и Тони чувствовал, что он все еще был слегка мокрый после душа. Так и продолжая по-дурацки сжимать ложку в руках, он позволял себя обнимать, одновременно наслаждаясь и пугаясь собственных чувств.
- Здорово, - наконец выговорил он, нервно сглотнув. – Я как раз почти закончил, эм… ужин.
Сейчас он почему-то напоминал себе сорокалетнюю домохозяйку, замученную вечной уборкой, готовкой и стиркой, к которой приставал вернувшийся с работы муж. Оставалось только картинно закрутить бигуди, надеть передничек, платье в пестрый цветочек и неактивно отнекиваться от ненавязчивых приставаний. Прям картина из фильма, а не реальная жизнь!
На вторую фразу потомка он отреагировал более активно: если бы тот мог видеть лицо Эйлера, то заметил, как от удивления у него увеличились глаза. Такого откровенного флирта от Адольфа Тони совершенно не ожидал, даже в самых своих смелых эротических фантазиях с потомком грифона в главной роли.
- Странно… - сказал юноша, не выдавая голосом волнения. – Вроде, маленький, а такой прожорливый! – он усмехнулся и наконец повернулся лицом к Хайну.
Стило только посмотреть в глаза потомка, как последние тормоза, все время сдерживавшие Тони, полетели к чертям. Он с силой схватил Адольфа за руку и, притянув к себе, поцеловал. Целовал долго, рвано, грубо, будто отыгрываясь за все то вынужденное одиночество. Одной рукой он придерживал его за шею, второй все так же продолжал сжимать запястье юноши.
Отредактировано Антони Эйлер (07.11.2014 10:48:43)
— Я просто правда проголодалс... — начал было объяснять причину столь огромного размера своих аппетитов Адольф, но был прерван. И как! Сказать, что потомок грифона был удивлен столь бурной реакции искусствоведа на невинный вопрос без двойного дна, значило не сказать ровным счетом ничего.
В бытность себя прежним он точно бы все испортил. Сослался на невнятные обстоятельства, не позволяющие ему идти на этот шаг, пробормотал что-нибудь неразборчивое, наверняка это были бы извинения, но скорее всего Хайн попросту сбежал бы, побоявшись открыть для себя нового Антони и открыться перед ним самому. Он боялся ответственности даже в лучшие свои времена, даже ощутив крепкие стены Дома, в котором прожил не одну неделю. Так и не смог до конца принять в свое сердце ни Ноа, с которым вроде бы расстались друзьями, ни Вернера, в котором Адольф после того как ангел помог вытащить из Потомка пускай маленькие, жалкие, но все-таки крылья начал видеть отца. Именно такой человек нужен был ему все эти годы. Вернера Хайн знал мало, но чувствовал в нем порядочность и желание помочь и теперь не смог бы навредить ему, даже если бы того захотел Тод..
А сейчас он попросту был оглушен поцелуем Антони. Он хотел одновременно убежать и прижаться ближе, разорвать эту близость и дать ему попытаться понять себя.
Замешательство отразилось на его лице, руки же инстинктивно потянулись и Хайн вцепился в плечи искусствоведа, сам зажмурился и стоял, оцепенев, принимая ласку Антони, но решительно не зная, что может дать ему взамен. Тони целовал его грубо, жадно, явно пытаясь нагнать те полгода, которые он провел в одиночестве. Адольфу ужасно не хватало дыхания и решительности прекратить поцелуй, он коротко застонал, шумно втянул в себя воздух через нос, подался вперед, набравшись, наконец смелости ответить, после чего отстранился, тяжело дыша. Потомок уткнулся лбом в грудную клетку искусствоведа.
— Тони, — прошептал едва слышно Адольф, боясь поднять голову и встретиться с ним взглядом.
"Тони, — хотел сказать он. — Тони, ты болен! Я, возможно, болен тоже! Это опасно, сумасшедший ты человек! Это было чертовски опасно, черт тебя побери!"
Но он не мог вымолвить ни слова.
— Я... я сейчас вернусь, — конвульсивно улыбнулся Хайн спустя минуту или две. Он неловко добрел до дивана, схватил свои вещи и пулей метнулся в ванную комнату, непреднамеренно хлопнув дверью громче, чем хотел бы.
Потомок прижался спиной к двери и сполз на пол, швырнув вещи на пол и закрыв лицо руками.
"Грифоны меня побери, что я делаю?" — спросил он сам себя, вспомнил свой предательский стон и ощутил вдруг острое желание провалиться под землю от стыда за свое поведение. Он убрал руки, поднял голову, тронул свои губы. Ему все еще не верилось.
Но его ждал на кухне Тони, которого наверняка смутил этот неловкий побег. Собравшись с духом, Адольф насухо вытерся полотенцем, оделся и вышел. Подойдя к Антони, Хайн остановился и крепко обнял искусствоведа, показывая тем самым, что все между ними остается по-прежнему.
— Яйца?.. — неловко спросил он, заглянув Эйлеру через плечо, поведя носом в воздухе. — Тони... м-м-м... — Адольф отстранился, сел за стол, сложив ладони на столе и посматривая на искусствоведа. — Нам нужно о многом поговорить.
[AVA]http://i.picasion.com/av/78/1hzG.jpg[/AVA]Целовать человека, к которому тебя тянет, было приятно. Нет, это было фантастически. Ни один даже самый хороший любовник не сможет подарить тех ощущений, которые получаешь от одного поцелуя, касания или даже взгляда любимого. Но мог ли Тони так назвать юношу? Имел ли на это хоть какое-то право? Сам себе ответить на этот вопрос он не мог, как бы не старался.
Его, безусловно, до безумия непреодолимо привлекал Адольф. Хотя назвать это любовью у любого мало-мальски нормального человека язык бы не повернулся. Ведь они не знали друг о друге практически ничего, их ничего не связывало, кроме, пожалуй, происшествия на выставке. Но... между ними было что-то большее, какая-то химия, неподвластная разуму.
Антони часто думал об этом. Раз за разом прокручивая в голове все эти странные отношения, он не мог понять, почему это произошло, почему его так влечет этот мальчишка, что в нем такого особенного. Это было тяжелее, потому что единственный раз у него так сильно срывало голову только от одного человека, которого он знал всю жизнь. Рейв…
Чувства к младшему Чельбергу, который практически вырос на его руках, часто пугали Эйлера, казались каким-то безумием. Слишком много они пережили вместе, слишком много знали друг о друге, да и вообще все в их отношениях было слишком: для Тони – чтобы наплевать на все, что происходило между ними, для Рейвена – чтобы поверить в искренность химии между ними. До недавнего времени Антони еще верил, что у них может быть совместное будущее, но с появлением Августа ему наконец-то стало понятно: это с самого начала была ошибка.
С Адольфом, кажется, все должно было быть по-другому.
- Да, да… конечно, - от неожиданности Тони растерялся.
От поцелуя голова немного кружилась, ноги были ватными, а внизу живота разливалось приятное тепло. Когда Адольф отстранился и убежал в ванную, Эйлер не сразу сообразил, что произошло, и жутко расстроился, когда до него дошло.
- Ох, дурак, - он с отчаяньем хлопнул себя по лбу.
Он опять все испортил. Ну, конечно, прошло так много времени, многое могло измениться. Да, Адольф пришел к нему, наплевав на все опасности, как только узнал о болезни. Но это еще ничего не доказывало: простая забота, благодарность, дружеская помощь. Эйлер был зол на себя, так зол, что, если бы не услышал, как открывается дверь в ванную, то скорее всего уже разбил к чертям все тарелки и чашки, что попались бы ему под руку.
Миттенхайм снова его обнял.
"Да, что же это…"
- Да, пойдем, - он подхватил тарелки и направился к журнальному столику. – Почти все остыло.
Говорить совершенно не хотелось, тем более об этом страшном и многозначительном "многом". Тони молча поставил тарелки на стол, забрался с коленями на диван и нажал на "плей". По экрану телевизора снова замелькал неунывающий Доктор.
Отредактировано Антони Эйлер (02.12.2014 13:41:54)
Похоже, что совершив позорный побег в ванную комнату Адольф совершил ошибку — когда он увидел Тони снова, в его груди что-то екнуло и будто бы упало вниз стремительней метеорита. В искусствоведе что-то изменилось, причем не в лучшую сторону. Внешне он вел себя непринужденно, будто ничего и не было, но Потомок чуял, что здесь что-то нечисто.
Эйлер будто бы потускнел. Включил телевизор, произнес одну — рубленную мертвую фразу, без аппетита поглощал еду. Адольф виновато шмыгнул носом и пододвинул к себе тарелку с остывающим блюдом. В самой атмосфере этой квартиры что-то изменилось. Словно небо беспощадной бурей лишило этот дом крыши и теперь нещадно хмурит облака, предрекая дождь и грозу на голову сидящим за столом людям. Адольф проглотил свою порцию меньше чем за минуту. Положил столовые приборы на тарелку и отодвинул ее подальше от себя.
Ситуация требовала немедленно объясниться с Антони, пока тот окончательно не уверился в том, что минуту назад совершил глупость. Хайн рискнул предположить, что может "видеть" человека не хуже Августа и теперь нуждался в доказательствах своей правоты.
— Тони... — несмело протянул Потомок, глядя куда-то за левое плечо молодого человека, но голос был так тих, что его вряд ли можно было услышать. Рукой дотянувшись до пульта, Адольф сделал Доктора, про которого ничего не знал, безгласым. — Тони, — как можно тверже повторил зов Адольф. — Нам надо объясниться.
Фраза звучала будто из под палки, вымученно, по-казенному. Ее следовало бы переиграть, но никак не получалось. Проблема была в том, что серьезные разговоры были не тем, что Адольф хорошо умел. Да, при желании и должном усердии он мог отвести от себя беду, заговорить прохожему зубы, уговорить помочь... но по-серьезному — нет, не его это был конек.
— Что я говорю, какое "нам", — Потомок нахмурился, сцепив пальцы в замок и не глядя на Антони. Он начинал злиться на себя. — Конечно, мне. Уф-ф-ф. Так, Тони. Сейчас, дай мне еще одну попытку.
Он шумно выдохнул и поднял голову.
— Тони, я не хочу, чтобы ты думал, будто то, что только что случилось было по твоей вине. Это целиком и полностью моя вина и я готов ее признать, но вот последствия моего поступка... прости, это был идиотский побег. Ты не виноват, правда. Мне... мне никогда еще не было так хорошо, когда я целовался. Для меня это был необычный поцелуй.
Адольф поднял руку, останавливая начавшего было возражать человека.
— Просто я испугался. Испугался того, что может за этим последовать. Своих чувств... сложная это штука — чувства, Тони, даже Август их боится, — степень волнения достигла того уровня, когда он говорил больше, чем хотел. Например, поминал родственников всуе. — А я... я любил, думал, что любил хорошего человека. Мы целовались, было очень приятно, но потом он... в общем, мы переспали, а на утро я так же позорно сбежал — меня тогда искал Дом, я был в опасности и не хотел навлечь гнев и на того, кому признался в любви на клочке бумаги. Я прожил в счастливом неведении еще месяц, а потом оказалось, что для него я ничего не значу.
Потомок сжал ладони в кулаки. Ох, как сильна была его злость на Ноа! Но злиться на него по-настоящему он не мог. К злобе примешивалась жалость и понимание.
— Я бежал сюда не ради услуги или дружеского жеста. Да даже Август с его поручениями пошел по кривой дорожке! Я мог не появляться здесь, мог прислать записку или позвонить, но не хотел так поступать. Я хотел тебя видеть. Сейчас я чувствую, как мое сердце бьется чаще от одного вида того, как ты, коря себя за несдержанность, страдаешь. Или я не прав? Наверное, если нет, то прости мне мое красноречие. Я чувствую к тебе что-то большее, чем дружба! И не знаю, как это объяснить. Я боюсь влюбляться снова, но без тебя мне становится очень тоскливо.
Вы здесь » Практическое Демоноводство » Архив эпизодов » 15.10.13 101 градус по Фаренгейту (заморожен)
